Галина Мамыко - Монастырские

– Откуда вы всё это знаете? Вам Бог рассказывает?

– Это распространённые грехи. Все грешат, к сожалению.

– И батюшки из церкви не любят борщ кушать?

– Ммм… Знаешь, там очередь, столько людей, все ждут. Давай завтра продолжим наш разговор.

– А то они станут пихаться в очереди?

– Ммм…

– А как же грехи?

– Потом вспомнишь.

– А на батюшек учат?

– Да.

– А можно батюшкой стать просто так?

– Нет.

– Я вспомнил грех. Я вчера был батюшкой. И Колю исповедовал.

– Ммм… Колю?… Эээ… Какого Колю?

– Это кукла моя. Её Колей зовут. Это грех?

– Играть не грех.

– Я всерьёз.

– И всерьёз играть не грех.

– Но вдруг я сделаю новый грех!

– Надо бороться с собой.

– Самого себя дубасить?!

– Например. Если рассердился – остынь, не кричи.

– Чтобы остыть, надо чай с малиной, и жара не станет. Так моя бабушка говорит.

– Вспоминай, что Бога нельзя огорчать грехами, и что Бог всё видит. Гнев и уйдёт.

– Ножками?

– Эээ… Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдёт, одним словом.

– А куда уйдёт? К другим людям?

Пока отец Андрей собирается с мыслями, Антон продолжает процесс беседы.

– А откуда уйдёт, из дома? Навсегда? И даже в гости не придёт?

– Ооо… Ну…

– Я дверь открою и из дома гнев выгоню. А дверь на два замка и на цепочку закрою. Тогда гнев не придёт больше.

Отец Андрей прокашливается и говорит, восстанавливая мысль с прерванного места.

– Если не нравится борщ – смолчи, и порадуй маму послушанием.

– Нет, не буду я борщ есть!

Батюшка кладёт руку на голову мальчика.

– Ты споришь?

– Нет! Не спорю! Я говорю правду. Я взаправду не буду борщ! В нём капуста и лук плавают.

– Тогда…

Наступает пауза.

– Что? – спрашивает Антон.

Вопрос остаётся без ответа.

Батюшка отворачивается, наклоняется к стоящей в углу тумбочке, что‑то ищет в выдвижном ящике. Находит яблоко, отдает Антону.

– Спаси тебя Господь.

На голову кающегося водружаются епитрахиль и тяжелая рука батюшки. Звучит разрешительная молитва о том, что все грехи Антония «отпущаются».

Антон шагает на выход, но с полпути возвращается.

– Спасибо за яблоко! Спасибо, что исповедал меня. Ты хороший!

Он вспомнил, что нельзя говорить «ты». Но по‑другому сейчас не может, потому что сердце переполнено благодарностью.

– Я тебя буду всю жизнь жалеть.

В понимании Антона «жалеть» – высшая степень любви.

Батюшка, вероятно, это прочувствовал. Он склоняется близко к лицу мальчика и говорит:

– И даже моя борода не помешает?

– Нет! – чистосердечно признаётся.

– Тогда ты меня крепко утешил.

– Да?! По‑честному?!

– По‑честному.

Антон что‑то вспоминает, хитро улыбается, ищет в кармане и достает последний ломтик шоколада, священник понимающе кивает и принимает угощение. Антон обнимает отца Андрея за колени, вжимается лицом в священническую рясу и вприпрыжку убегает.

Выбежав к людям, резко останавливается, вспомнив один из наказов мамы вести себя в храме чинно. Смотрит по сторонам: вокруг так много ног. Народ расступается. Антон идёт, прижимая к груди, как некую драгоценность, батюшкино яблоко. Ищет взглядом маму, кивает ей, что все нормально. Степенно поворачивается к алтарю, крестится.

– Всё нормально? – шёпотом спрашивает мама.

– Почти.

– А почему «почти»? – раздаётся чей‑то весёлый голос над головой Антона.

Мальчик видит перемену в лице мамы, она чему‑то обрадовалась, склонила голову, сложила руки под благословение. «Антон, бери благословение!» – слышит мальчик. А владыка уже прижал к себе голову Антона. Голос у него добрый, это Антон чувствует, но взглянуть на архиепископа стесняется.

Люди желают получить благословение у владыки, тянут руки, теснят друг друга, но архиепископ ждёт ответ, почему Антон сказал «почти», так значит, не всё прошло нормально на первой исповеди? А?

Мальчик смотрит в лицо владыке Дмитрию, видит в его глазах улыбку, и, осмелев, отвечает:

– Батюшку жалко… Надо батюшку жалеть. Он всех утешает, а его никто.

– А тебя утешил?

– Да. Теперь я могу Богу в глаза глядеть.

– Вот и молодец. А кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Батюшкой.

– А не страшно? Вон, какие времена наступили. На церковь гонения. Священников убивают, в тюрьмы сажают.

– А разве может быть страшно, когда за Христа?! – удивляется Антон.

Владыка склоняется к Антону, говорит ему тихо, так, что слышат только Антон и мама:

– Правильно, Антон. Ты же мойкрестник или не мой?