Порфирий Цельс - Заметки о Священном Писании

Но в таком случае возникают два вопроса. Первый: «Правильно ли поняты устные речи Иисуса (а заодно и апостолов)?» Ведь люди, и пророки особенно, «часто говорят отрывками, прерывая самих себя на середине предложения, чтобы переформулировать мысль или сменить тему. Зачастую непонятно, о ком или о чём говорят, потому что говорящие употребляют местоимения (ему, им, этот), общие слова (эта история, в этом отношении) и эллипсисы [205,214]». Боюсь, что устная речь, тем более в условиях отсутствия звукозаписывающей аппаратуры, открывает более широкие возможности для недопонимания, чем письменная. В частности, если оратор прервал произносимую фразу, то у слушателя «существует в среднем около десяти различных слов, которыми можно было бы продолжить предложение с данного места, так чтобы предложение было грамматически правильным и имело смысл [205,73]». И второй вопрос: «Возможно ли доверять хоть единому слову Евсевия Памфила, епископа Кесарийского?» Решительно отвечаю – нет. Опору своей решительности нахожу в бескомпромиссных словах правдолюбца К.П.Пруткова: «Единожды солгавши, кто тебе поверит [185,99]?»

«В 303 г…. языческий император Диоклетиан (большой специалист не только по руководству страной, но и по выращиванию капусты, чем вызывает уважение) приказал уничтожить как можно больше христианских сочинений. Доверив своим редакторам исправить это зло, император Константин Великий предоставил стражам догмы удобный случай пересмотреть и исправить тексты согласно их убеждениям или требованиям текущего момента, чем они благополучно воспользовались [55,261]», подготовив материал для Евсевия и поощрив его к дальнейшей правке истории христианства. В том и заключается одна из главных причин трудности толкования Нового Завета, что время от времени добрые христиане «совершенствовали» его. Проанализировав рукописную традицию, С. Лёзов констатирует, «что текст Евангелий целенаправленно изменялся и после их канонизации… С точки зрения истории текста Новый Завет на протяжении почти четырнадцати веков оставался живым и развивающимся литературным корпусом, содержание которого постоянно обновлялось за счет „впитывания“ новых теологических идей [14,388]». Недаром Цельс упрекал христиан в том, что они по многу раз переделывали свои «священные» книги [56,266]. Внося изменения в новозаветные тексты, различные авторы, разумеется, не согласовывали эти изменения между собой, поэтому «различий между дошедшими до нас рукописями больше, чем слов в Новом Завете… Трудновато понять смысл слов Божиих, если мы даже не знаем, какие это слова [21,26]!» Из длинного ряда умышленных искажений Св. Писания приведу лишь некоторые, показавшиеся мне наиболее впечатляющими.

1) Сказано: «А на трёх друзей его воспылал гнев его за то, что они не нашли, что отвечать, и тем самым обвиняли Бога [Иов. 32,3]». ИБ в сноске отмечает, что написание «Иова», вместо «Бога», дело рук переписчика. Профессор М. И. Рижский также говорит об этой подмене [43,170], которая не обошла стороной и ПБ. Если переписчик считал, что обвинять Бога нельзя, потому что Он не делает зла, то Ветхий Завет это безусловно опровергает: «Куда они ни пойдут, рука Господня везде была им во зло [Суд. 2,15] … Так говорит Господь: наведу зло на место сие и на жителей его [4Цар. 22,16] … И утешали его за всё зло, которое Господь навёл на него [Иов. 42,11] … Так говорит Господь: вот, Я готовлю вам зло [Иер. 18,11]». Скорее, мне кажется, переписчик опасался, что допущение возможности обвинять Бога способно подвигнуть кого-нибудь когда-нибудь в чём-нибудь обвинить и церковные власти, а это, по разумению самозваного редактора, непозволительно – вспомним, чем обернулись нападки Лютера на Ватикан.

2) Св. Иероним «считал, что было бы опасно переводить это Евангелие от Матфея в том виде, как оно есть, потому что изложенные в нем факты таковы, что те, кто обладали ими как святыней, желали их скрывать от мира профанов. Он считает далее, что при таком переводе это Евангелие вместо назидания принесло бы лишь разрушения. Как же поступил отец Церкви Иероним? – Он выпустил писания, которые по его и церковному мнению того времени могли действовать разрушающе, и заменил их другими. Но из писаний Иеронима мы узнаём ещё больше, и это как раз то, что даёт самый сомнительный аспект всему происшествию, а именно, что Иероним знал, что Евангелие от Матфея может понять только тот, кто посвящён в определённые тайны, и он признаётся также, что сам к таковым не принадлежит; т.е. он констатирует свое непонимание Евангелия от Матфея! И тем не менее он его всё же перевёл. Таким образом, у нас до сих пор Евангелие от Матфея в обработке человека, который его не понял, но который настолько привык к этому изложению, что позже он сам же объявлял ересью всё то, что утверждалось о Евангелии от Матфея, если утверждаемое не находилось в его переводе. Таково истинное положение вещей [59,129]», – делится впечатлениями основатель антропософии Рудольф Штайнер. Считал ли Св. Иероним новозаветные книги богодухновенными? Вопрос риторический, поскольку «с текстами, признаваемыми дарованными при откровении, не обращаются особенно смело. Не производят анатомических опытов над телами святых [199,366]».