Виктор Куркин - Обретение слов Иисуса

Так прошел первый вечер. На следующий день я всё посматривал на включенный телевизор, не объявят ли о начавшемся пробуждении (голос сказал, что по всей стране проснутся все, уснувшие летаргическим сном, и это событие попадет в СМИ). Но день прошел, а обещанного чуда во всероссийском масштабе так и не случилось. Проигнорировать это обстоятельство я уже не мог.

Моему отрезвлению способствовало и то, что в то время, как слова сатаны все больше походили на сказку, обстановка в психушке была отнюдь не сказочной. К унитазу подойти было невозможно по причине зловонной лужи вокруг него. К тому же в этой клоаке кто-то из больных все время курил. Испражняться надо было на виду. Мыться было негде. То, что стояло в соседней с туалетом каморке, нельзя было назвать ни душевой кабиной, ни ванной: нечто ржавое, оно фонтанировало во всех направлениях. В столовой кормили отвратительно, а таблетки, за которыми я по команде выстраивался в очередь три раза в день, убивали всякий аппетит. Спать приходилось на панцирной кровати в позе «с». Персонал непрестанно курил и матерился хлеще конюхов. Больные, их было человек шестьдесят, между собой практически не общались. Напичканные таблетками, они механически ходили взад и вперед по коридору от одной решетки до другой. Выхода из этой большой клетки не было.

К концу второго дня моего пребывания в психушке со мной удосужилась побеседовать врач, курящая молодая женщина лет двадцати пяти. На тот момент я уже твердо решил, что мне надо выбираться оттуда, во что бы то ни стало. И я попробовал быть откровенным. Однако каждое мое слово, даже самое стандартное для верующего человека, любое мое замечание, касающееся духовных проявлений, она по-своему переиначивала и «шила» к делу. Я сообразил, что ни о чем, кроме погоды и денег, с ней говорить не следует, иначе я никогда не стану в ее глазах здоровым.

В конце беседы она запретила мне проповедовать евангелие, и это была ее единственная рекомендация. А чтобы я воспринял ее запрет всерьез, она назначила мне укол, который мне тут же всадила медсестра, солгав про витамины. От вколотых «витаминов» я едва не задохнулся и отходил три дня.

Кошмар больничных обстоятельств отрезвил меня больше, чем возникшие до того подозрения в использовании голосом, звучавшим внутри меня, явно небиблейского жанра волшебной сказки. Я решил, что с меня хватит: я больше не буду слушать этот голос и тем более исполнять то, что он говорит.

Однако, как только я принял решение не верить лгавшему мне голосу, я обнаружил нечто для себя неожиданное и неприятное. Голос, говорящий во мне, проигнорировал мою волю. Он продолжал звучать, комментируя все, что я слышал внутри и снаружи. Он, как и прежде, приглашал меня связывать звучащее с тем или иным причудливым именем и разрушать его другим не менее причудливым именем. Причем ассортимент этих имен постоянно видоизменялся и усложнялся. Нагрузки на интеллект росли, а способность мыслить подавлялась действием лекарств. Я не знал, куда деться от этих имен и голосов, которых уже не хотел и не звал, и не верил ни одному из них. Продыха не было ни днем, ни ночью. От усталости и перенапряжения я был близок к тому, чтобы сойти с ума.

Помощь пришла неожиданно. Впрочем, Господь загодя бросил мне Свой спасательный круг. Им оказалась Библия, принадлежавшая Андрею Гальцову. В ту зиму я столько раз благодарил Бога за нее! Но сказать спасибо Андрею получилось только летом.

В июне светает рано. Чтобы повидаться со своей старшей дочерью Дашей (она была проездом в Москве) уже в пять утра я побывал по работе на объекте, сделал свои ежедневные замеры, и вот, в восемь, как договорились, мы с ней сидим в Макдональдсе на Пушкинской. В зале непривычно пусто. Я рассказываю Даше подробности своих злоключений полугодовой давности. Вдруг к нам подходит Андрей, тот самый, с кем мы стяжали пробуждение с помощью «живых слов»:

– Здравствуйте, Виктор.

– Привет, Андрей! Откуда ты здесь в такую рань? – удивлено здороваюсь я.

Он улыбается, явно счастлив видеть меня.

– Это Даша, – представляю я мою дочь.

– Это Андрей Гальцов, – представляю его Даше, – тот единственный человек, кто плакал обо мне в машине, когда меня увозили в психиатрическую больницу.

Андрей немного опешил.

– Послушай, Андрей, – обратился я к нему, – я никогда прежде не благодарил тебя за те слезы. Спасибо тебе. И спасибо за Библию, которую ты мне дал с собой в тот день .