Барт Эрман - Искаженные слова Иисуса - Кто, когда и зачем правил Библию

Я глубоко признателен четырем проницательным и неравнодушным ученым, которые читали мою рукопись и предлагали, а иногда настаивали и уговаривали, внести в нее поправки. Это Ким Хайнс — Айцен из Корнеллского университета, Майкл У. Холмс из Вефильского колледжа, Миннесота, Джеффри Сайкер из университета Лойола Мэримаунт, и моя жена Сара Бекуит, медиевист из университета Дьюка. Научный мир стал бы более совершенным, если бы у каждого автора находились такие читатели.

Благодарности также заслуживают сотрудники редакции Harper в Сан — Франциско: Джон Лаудон — за оказанные проекту содействие и поддержку, Микки Модлин — за успешное доведение проекта до финала, но больше всех — Ричард Фрит, за внимательную вычитку и ценные замечания.

Переводы библейских текстов, за исключением указанных особо, выполнены мной.

Я посвящаю книгу моему наставнику и научному руководителю Брюсу Мецгеру, который ввел меня в эту сферу и по — прежнему вселяет в меня вдохновение, необходимое для работы.

Эта книга зрела у меня в голове дольше, чем любой другой написанный мной текст — целых тридцать лет, с тех пор, как еще в юности я приступил к изучению Нового Завета. Поскольку она была неразрывно связана со мной такое продолжительное время, я считаю своим долгом изложить личные соображения о том, почему этот материал имел и до сих пор имеет столь важное значение для меня.

Книга посвящена древним рукописям Нового Завета и расхождениям, обнаруженным в них, а также переписчикам, которые копировали Священное Писание и порой вносили в него изменения. Предмет книги может показаться малоперспективным, если рассматривать его как ключ к автобиографии, тем не менее он является таковым. Над подобными обстоятельствами никто не властен.

Прежде чем объяснить, каким образом и почему рукописи Нового Завета несомненно оказали на меня эмоциональное и интеллектуальное влияние, изменили мои представления о себе, мире, в котором я живу, мои взгляды на Бога и Библию, следует начать с личной предыстории.

Я родился и вырос в консервативном месте — в самом сердце моей страны, в консервативное время в середине 50–х годов XX века. В моем воспитании не было ничего из ряда вон выходящего. Наша семья, типичная семья, состояла из пяти человек, посещала церковь, но особой религиозностью не отличалась. Когда я учился в пятом классе, мы принадлежали к епископальной церкви Лоуренса, штат Канзас. Ее добрый и мудрый священник жил по соседству с нами, а его сын был одним из моих друзей (когда мы учились в старших классах, я втянул его в одну проделку, связанную с сигарами). Подобно многим епископальным церквам, наша была социально ответственной и пользовалась авторитетом в обществе. К литургиям в ней относились серьезно, а Священное Писание было их неотъемлемой частью. Его роль не преувеличивалась: наряду с церковными традициями и здравым смыслом Библия служила одним из проводников на пути к вере и ее исповеданию. В сущности, мы не так много говорили о Библии и почти не читали ее даже на занятиях в воскресной школе, где основное внимание уделялось практическим, социальным и нравственным проблемам.

В нашем доме Библию чтили, особенно моя мама, которая иногда читала нам ее, объясняла смысл библейских притчей и нравственных уроков (и в меньшей степени — «догматов»). Вплоть до старших классов школы я воспринимал Библию как загадочную книгу, имеющую определенное значение для религии, но отнюдь не источник, который следует изучать и осваивать. От Библии веяло древностью, некая связь этой книги с Богом, церковью и ее обрядами была несомненна. Однако я не видел причин читать ее самостоятельно и тем более изучать.

Мое отношение к Библии разительно переменилось на второй год учебы в старших классах. Именно с этим периодом связан мой опыт «возрождения в вере» — в обстановке, ничем не напоминающей о церковной жизни в моем родном городке. Я был типичным «маргиналом» — добросовестно учился, увлекался спортом, но не делал в нем значительных успехов, интересовался общественной жизнью и активно участвовал в ней, но не принадлежал к верхнему эшелону популярной школьной элиты. Помню ощущение внутренней пустоты, которое не удавалось заполнить ничем: ни разгулом в компании друзей (на вечеринках мы изрядно напивались), ни свиданиями (с первыми посвящениями в mysterium tremendum секса), ни учебой (я учился старательно и довольно успешно, но звезд с неба не хватал), ни работой (я работал торговым представителем компании — обходил соседние кварталы и предлагал товары для слепых), ни церковью (я был прислужником, притом довольно набожным — как и следовало по утрам в воскресенье, после всего, что происходило в субботу вечером). Я ощущал одиночество того рода, которое связано с ранней юностью, но конечно, не понимал, что причина его — возраст: мне казалось, я что‑то упускаю.