игумен Нектарий Морозов - С надеждой на Встречу

Почему? Неужели в награду за терпение, за мужество, за самоотверженность? И неужели это все есть у нас? Какая награда, если все эти кресты мы сами, своими руками мастерим! Сколачиваем их, когда строим свое личное счастье так, как его сами понимаем, когда пытаемся обойти Необходимого, когда искренне верим, что нарушение Его заповеди – обязательное условие достижения поставленной нами перед собой цели.

Нет, не о заслугах и наградах тут речь. Просто перед крестом отступает многое из того, что обычно мешает. Отступает надежда на кого-либо: ты один на нем. Если кто-то и стоит при подножии, то ведь это лишь твои руки и ноги прибиты к его перекладинам и твое ребро прободает копье уныния и отчаяния. Отступает упование на свои собственные силы: их больше нет, то, что казалось силой, растаяло, стекло и впиталось в землю. Отступают намерения, планы, желания и стремления: уже не до них…

Есть ты – и Муж скорбей, изведавший болезни. Он знает о твоей скорби и болезни все – так, как не знаешь этого и ты сам. Твоя скорбь – крошечная, глазом неразличимая, только сердцем ощущаемая частичка одной всеобъемлющей скорби, Им за тебя и за всех людей подъятой. На Кресте, на Голгофе. И ты – в Его сердце. Только бы и Он был в твоем. Он этого желает. А ты?

Ведь ты все равно можешь от Него отгородиться, закрыться от Его любви – ропотом, ожесточением, злобой. Неверием, наконец.

Можешь не сказать: «Достойное по делом моим приемлю» (см.: Лк 23, 41), а повторять, бессмысленно тряся головой: «За что? За что?! Почему я?!»

Есть за что. Этих «за что» так много, что и не перечислишь всех. И странно, что ты сам их не помнишь. Это беспамятство тоже – из «за что». И «почему» есть. И «для чего». И это все важно понять, смирившись, отдавшись, положившись на Его волю и милость.

Но еще важней, опять же, одно: здесь – место Встречи. Той, которую нельзя пропустить.

– И еще, батюшка, я очень постарела…

Я смотрю на стоящую у аналоя женщину и ожидаю продолжения. Это ведь не грех, кажется, стареть, это естественно. Другое дело, если неумеренно переживает человек по этому поводу, молодится изо всех сил, поступки совершает, его возрасту не приличествующие. Или если старение это нездоровым образом жизни обусловлено.

Но женщина молчит, задумавшись и, очевидно, загрустив.

Прерываю ход ее мыслей:

– Ну а что греховного-то в этом? Время идет, все мы не молодеем…

Она словно просыпается и вскидывается:

– Да нет! Я не об этом. Я душой постарела. Сильно!

И вот тут я ее понимаю…

Отчего стареет душа? И в чем выражается это старение, какие у него признаки, кроме внешних – погасшего, невыразительного взгляда, опущенных уголков рта, ссутуленных плеч? Когда стареет тело, то тут все ясно: появляется одышка, покалывает сердце, суставы теряют подвижность, волосы седеют, кожа желтеет, сохнет.

А душа? Мы помним, как в детстве, юности познавали этот мир… Удивлялись ему, радовались каким-то мелочам, смешным пустякам, постоянно ждали чего-то хорошего, светлого, счастья. Просто – ждали. Совершали открытия – и отрадные, и прискорбные, но чувствовали себя при этом все богаче, все шире. А потом?

Об этом «потом» и говорит стоящая передо мной прихожанка.

– Все стало серым, скучным, пустым каким-то. И я сама – такой же. Мне ничего не интересно, кажется, что больше никогда уже не будет чего-то хорошего, жизнь кончилась. Она и правда кончилась, теперь только доживать?

– Нет, неправда.

Но может и правдой стать.

Мне так близко все то, о чем она говорит. И я так ей на самом деле благодарен! И мне знакомо это старение, это ощущение того, что жизнь уже кончилась и ничего больше не будет. Однажды я это переживал, дважды, трижды? Многажды!..

И точно скажу – когда. И почему.

Точно – не по времени, по обстоятельствам. Тогда, когда поглощала меня эта жизнь с ее заботами, прискорбностями, когда отягощалось мое сердце печалями житейскими (см.: Лк 8, 5–15), когда прибивали они меня к земле, когда и сам я потому становился землей. Когда, без меры отягощенный всем этим, забывал я о Боге… Или иначе – когда память о Нем переставала быть живой, когда она становилась «просто» памятью.

Но сколько же раз и другое было! Сколько раз сбывалось это чудное, не заслуженное никак обетование: обновится яко орля юность твоя (Пс 102, 5)! Сбывалось, когда хватало сил, решимости сказать всему окружающему: «Подожди!» И словно забыть о нем, обратившись к Тому, в Чьих руках все. И не потому обратившись, что нужно со всем этим «забытым» разобраться, по полочкам его разложить, а потому, что душа по Нему соскучилась, исстрадалась, к Нему наконец устремилась.