Василий Беленников - Русский лес

По причине своей уверенности в собственной то ли предусмотрительности, то ли гибкости, то ли хитрости, а скорее всего, пусть и небольшого, но жизненного опыта – каждый ведь под себя гребёт – пытался «цыплёнок», или, пусть, – телёнок, сосать от двух маток сразу. Или, как иногда выражаются, – на двух стульях усидеть пытался. То есть, сохранить и природой дарованное, и образование получить «каноническое». Так сказать, соединить несочетающееся для большого общего целого. Образно говоря, и крылышки, природой подаренные, сохранить (ещё лучше, конечно б, – развить!) и на ходули канонические взгромоздиться. Ну… чтобы подняться, стать заметным. Чтобы сразу не затолкли, скажем, – другие куры, гуси, утки, индюки… Так ведь часто бывает? Да, чего там, – кто сам не летает, тот и, зачастую, топчет. Цыплёнков топчут, гады! И не хочешь быть стоптанным (кто ж такого захочет?!), а стопчут! Ну, а если хочешь непременно уцелеть – милости просим на ходули!.. Но про крылышки придётся забыть. Не предполагают ходули развитие крыльев. Конструкция у них, у ходулей, такая!.. Да и у крыльев, – тоже! Не предполагает…

Невзирая на все эти подробности, Игр рад был Жовнёру, как единомышленнику. Надёжному, хоть и потайному. «Надёжному» потому, что тот никогда его не выдавал. Как раз потому, что сам, положа руку на сердце, был отчасти таким и думал так же. На худой конец, в случае чего заявлял «Федермутерше», что сам он ни при чём, и «ни сном, ни духом…». В общем, действовал по принципу: и нашим, и вашим. Но хотя бы давал-таки возможность соратнику соотнестись с запретным мировоззрением. Тому было с кем поговорить…

Это «и нашим, и вашим» ему потом ещё аукнется… За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Так говорят не зря. За этим занятием упустил Жовнёр главное в жизни – отпущенное время. Всё надо делать вовремя – это народная мудрость. Вот! Когда надо было сделать тот самый рискованный прямой выбор и учиться сокровенному, он вертелся и выгадывал. А потом, естественным образом, пришло суетное юношеское половодье: влюблённость, отношения, женитьба, семья. Естественно, на первый план вышли уже вопросы бытовые. Время постижения истинного предназначения было, в значимой мере, упущено. Важней стали заботы о хлебе насущном. Ну, конечно, ремесло помогало. Но звёзд с неба не хватал. Не подняться было до небес-то. Крыльев не хватало… Ремеслом, в основном, и пробавлялся.

Второй сотрудник-соученик был куда как сложнее и заковыристее. С этим равноправные отношения выстроить было совсем трудно. Во-первых, был старше. Это – раз! Во-вторых, норовист и заносчив. Это – два. Ну, а в-третьих, до богадельни прошёл обучение у маляра. Поэтому считал себя уже без пяти минут живописцем, до богомазания снизошедшим по обстоятельствам, от него не зависящим. Именно: отсутствием в округе возможности продолжения профильного обучения. На безрыбье, как говорится, и рак – рыба!

Как его на самом деле звали? А неизвестно! Называли, кто – Малер, на немецкий манер, кто – Маляр. Ну, Маляр, одним словом. Все так и звали – Малер-Маляр. Смысл и в том и в другом варианте близкий… хоть и не совсем. Там, у немцев, – художник. Здесь – маляр. Наверное всё-таки обидное для живописца прозвище. Всё-таки… Тем более, иконы у него, действительно, получались лучше, чем у остальных учеников. Ну, это ещё больше возвышало его в собственных глазах. До равноправного отношения с односумками он не снисходил. Хотя прекрасно отдавал себе отчёт, что если отойти от жёстких канонических правил и подобраться к божественному естеству образа, то «игреева мазня» вряд ли уступала его «живописи». Ну, это так… Положа руку на сердце… На самом деле, он кривил душой и держал дистанцию превосходства. К тому и были существенные причины. Писал он быстрее, охотнее, а потому работал продуктивнее. Обладал деловой хваткой и репутацией. Да и сам из себя был красив и статен. Не то что некоторые… И через это, по принципу, кто не работает, тот не ест, не гнушался подметать игреевы куски в трапезной – «всё равно добро пропадёт… – съест ещё кто-нибудь другой». Это происходило, когда Игр отбывал у Федермутер очередное наказание в алтарном углу кельи. Причём Маляр, как и всё делал, уминал его порцию так продуктивно быстро, что девчонки, которые сердобольно сочувствовали Игрею как безнадёжно неисправимому и старались потихоньку приносить ему из трапезной хотя бы вторые блюда, глазом моргнуть не успевали! Тогда Оленя – старшая из них – великодушно отряжала ему (Игру) своё второе. Что, кстати, шло ей только на пользу. Она к тому времени задевичилась . Всё чаще заглядывалась на Маляра, как он работает… над чем… Его легкомысленную небрежность по отношению к однокашнику ему прощала. А то, что свой скудный монастырский кусок отдавала ближнему своему (Игрею, например, а иногда и Маляру самому) делало её только стройнее. Ну, по этим же самым причинам и милее, конечно! Малярово криводушие её нисколько не смущало и не отталкивало. Наоборот, она считала это качеством деловым, необходимым условием успешности в жизни. В частности – семейной… Тут уже сказывалась Нютина школа.