Василий Беленников - Русский лес

– Где? – в несколько испуганных голосов сразу вскрикивает перепуганная детвора.

– А вот, кто смелый, могу показать… Если хотите. Пойдём бегать по конопле, когда зацветёт, – сами их увидите! Кто хочет на чертей посмотреть? Кто смелый?

Но смелых почему-то не обнаружилось. Желающих посмотреть на полусонных, малоподвижных, притаившихся в этой самой конопле чертей почему-то так и не оказалось. Хоть Колька и старался как мог, не жалея слов. И расписывал нечистых, как ему казалось, красочно: «живых, тёплых, потных, плотных таких, похрюкивающих, как поросята, повизгивающих, шерстистых, рогатых, на копытцах; с розовыми сопливыми ноздрями в холодных чёрных пятаках на душных мордах с оловянными глазками».

И надо ж так случиться…

Тут звезда с неба и сорвалась. Да яркая какая!.. Круп-на-а-я! И, очертя голову, понеслась к земле.

Кубарем ! Цепляясь за макушки сосен, еловые верхушки, полетела, покатилась в травы росные ночные… А следом, в опять наступившей тьме кромешной, ветерком лёгким, и сами черти, наверное, стали спрыгивать с лап еловых и осиновых веток на землю, в траву.

Из ребятишек с перепугу – дух вон!

Колька вдруг, в жути этой ночной, кромешной, ка-а-ак – за-о-о-орёт!

– Разбегайся, пока черти не поймали, не зануздали!!!

Ребятишки прыснули в ночь, как горох, – врассыпную!

…Оладей, в ужасе ночном, летел домой, не разбирая дороги! Не чуя ног под собою! Напропалую!..

Больно хлестались, цепляясь, как бесы лапками, ветки. Ноги захлёстывала, как петлями стреноживая, высокая трава. А у самой избы вдруг хряснуло по носу. Искры из глаз посыпались! Видно чёрт палкой ударил. Но зануздать, таки, не решился, побоялся о то, – изба родная рядом была. А дома, как известно, и стены помогают!

Лада к этому моменту уже три раза выходила из избы. Звала. У молодой здоровой женщины голос звонкой . Далеко было слышно по сонной деревенской ночной округе это призывно понуждающее:

– Ла-а-адя… Ла-а-адя… Ла-а-адя…

И Оладек слышал и трепетно порывался бежать на зов, да жуть Колькиных россказней преодолеть уже не мог тогда. А как рявкнул Колька, как раненый медведь, дурным голосом, как прыснули ребятишки врассыпную – кто куда – так и сам понёсся, сломя голову !

Лада уже вся извелась, изволновалась. Вдруг хряснуло что-то у самой избы и повалилось. Будто куль через забор во двор перекинули. Выскочила сама не своя – белеет, ворохом живым, что-то на дорожке у калитки перед избой! Сердце так и оборвалось. Ночь звёздная, а рубашонку эту сама ткала, отбеливала, шила. В голову пришло самое ужасное, ноги подкосились, так и рухнула с ходу с Оладеком рядом. Тут и Игр выскочил, с огнём уже. Обомлел было с перепугу. Но взял себя в руки всё-таки, ожесточив сердце. Не время было нюни разводить. Осторожно, бережно, перенёс «уклунки» в избу: живы… спаси, Господи!

…У Оладека сильно разбит нос. Рот, подбородок, правая щека всё в крови. Бабушка кинулась утирать всё влажным мягким полотенцем. А потом уж Ладу стали отливать, прыская в лицо холодною колодезной водою.

– Кто тебя так, Ладеек, – тормошил Игр, таращившего глазки сынишку.

– Чёрт, папа, – не моргнув глазом, выговорил Оладек, – Лейба Израилевич, – припомнил первое, что на ум пришло из ночной Колькиной пугалки.

– Нет у нас таких, Оладек…

– Есть, батюшка, есть. Колька сказывал, самый старший, самый хитрый чёрт – Лейба Израилевич!

– Чёрт??? Вот напасть!.. Откуда он взялся на невинную душу?! Я вот завтра поутру этому чёрту ноги из задницы повыдёргиваю. Ну-ко, рассказывай подробно…

Ладеек, гундося, – бабушка мешала, подтыкая под кровоточащий нос тряпицу-промокашку – пересказал вкратце Колькины сочинения. Игр, с напускной сердитостью, негодовал.

– Вот ботало! Чего навыдумывал. Чепухи всякой непотребной нагородил. Ни встать, ни сесть! Ни согнуться, ни разогнуться! Вот боян кисельно-молочный! На чёрта всё спихнул… Колька тебя, что ли, так-то? – обратился опять к Оладеку.

– Нет, батюшка. Чёрт!..

С рассветом, оглядев место происшествия, отец установил: сломана перекладина-жердина между столбиками калитки… Это около сажени над землёй – взрослому не достать. Кое-что стало проясняться. На сыночка без содрогания и взглянуть нельзя было. Мордочка детская – яблочко наливное – вся запухла, под обоими глазками – синяки, на опухшем носу – ссадина, на лбу – шишка.

Собрали «семейный совет», провели «разбор полётов». Решили сора из избы не выносить: «Бежал домой, в темноте споткнулся, упал, ударился. Всё!..» Кольку решили оставить в покое.