Раиса Богомолова - Небо и землю содержит любовь

Слова эти долетели и до отца Иакова. Он сказал:

– Дитя мое, не говори так. Подойди на исповедь. Станешь человеком Божиим, Бог и тебя будет хранить. Он благословит твою дорогу к дому.

Сержант презрительно посмотрел на небо, построил свое подразделение и повел его прочь.

По дороге он наступил на мину и подорвался на ней. Насмерть.

Об этом чуде написал журнал «Благочиние» в 1955 году. Через несколько дней после публикации в редакцию пришло письмо от одного из солдат – участников этого события. Он рассказал, что подорвавшийся на мине сержант до войны был учителем. Этот же очевидец прислал снятую во время отпевания маловерного сержанта фотографию со словами: «Отец Иаков сам и отпевает его. Его белая борода видна на фотографии. Там же можно увидеть и меня».

Архимандрит Симеон (Холмогоров) в повествовании «Един от древних. Повесть о жизни и подвигах схиархимандрита Гавриила (Зырянова)» описывает чудесное откровение, полученное в детстве этим будущим подвижником.

Еще четырехлетним ребенком родители взяли Ганю в первый раз к пасхальной заутрене.

Картина торжественного богослужения в сельском храме и дружные восклицания народа «Воистину воскресе!» так глубоко запечатлелись в сердце мальчика, что и через месяц, и через два он непрестанно спрашивал у своей матушки:

– А скоро опять будут стоять со свечами? А когда народ будет кричать «Воистину воскресе!»?

– Через год, Ганя.

Долго показалось ждать мальчику. Он захотел сам себе устроить Пасху. Ушел в подклеть, сел на окно и, прижавшись личиком к стеклу, стал рисовать в своем воображении пасхальную утреню. Вот священник в ярком облачении, вот горящие свечи, люстра…

Но что это?

На небе появилась люстра, полная движущихся огней. Она опускалась все ближе к Гане; какой-то неизреченный свет столбами переходил с места на место, и кругом – радуги, образующие подобие креста.

Ганя замер, прильнул к стеклу, смотрит: это даже лучше, чем тогда в храме!

И вдруг прозвучал чей-то голос: «Ты – Мой».

– Чей это? – недоумевал мальчик.

«Божий», – послышался голос снова.

И видение исчезло. Опять – обычное небо, облака, та же подклеть. А мать уже зовет сына обедать.

Пришел Ганя в избу и прыгает от радости:

– Я не ваш, не ваш…

– Господи, да что с ним сделалось? – тревожится мать. – А чей же?

– Я – Божий…

Так и случилось: стал мальчик Ганя через много лет схиархимандритом Гавриилом, прозорливым старцем, прославленным позднее в лике преподобных.

Среди «Поучительных историй из жизни одной греческой епархии» протоиерея Димитрия Бусьоса есть такая.

Было это в 1923 году. На Масленицу многие устраивали карнавалы. Люди пели, танцевали, шутили. Но неожиданно вспыхнула ссора между братьями Герасимом и Иосифом. Страсти накалялись, как вдруг сам по себе ударил колокол храма Богородицы, да так печально…

Ссора происходила около церкви, и все вняли предупреждению – услышав «голос Богородицы», люди мирно разошлись по домам.

Дело было в том, что уже не первый раз этот колокол бил сам по себе. Богородица звонила в него, желая сохранить людей от всякого зла.

В предисловии к книге игумена Никона (Воробьёва) «Как жить сегодня. Письма о духовной жизни» профессор Московской духовной академии А. И. Осипов рассказывает об этом известном подвижнике благочестия.

Николай Воробьёв, будущий игумен Никон, учился блестяще. Жажда знаний его была столь велика, что он, часто оставаясь – в прямом смысле – без куска хлеба, покупал на последние деньги книги. Целыми ночами изучал историю философии, знакомился с классической литературой – и все с одной целью, с одной мыслью: найти истину, познать смысл жизни.

Понял он, что как наука не говорит ничего о Боге, о будущей жизни, так не говорит ничего и философия. Разуверившись в них, Николай поступил в Психоневрологический институт в Петрограде, надеясь там найти ответ на вопрос о сущности человека.

Но и там он понял, что психология изучает вовсе не человека, а «скорость процессов апперцепции, память… Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня». Окончив первый курс, Николай ушел из института. У него наступил духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что к юноше стали приходить мысли о самоубийстве.

И вот однажды летом 1915 года, будучи в состоянии полной безысходности, почти в отчаянии, он воскликнул:

– Господи, если Ты есть, откройся мне!