Мы становимся похожи на Геркулеса, ведущего битву с многоголовой лернейской гидрой: находим все новые аргументы, чтобы оспорить доводы агностиков, но каждый наш аргумент разбивается о все новые примеры людских страданий. Страдание подобно вопросительному знаку, который рыболовным крючком впился в человеческое сердце. Как часто христианская апологетика выливается в жалкие извинения, превращается в смущенные расшаркивания!
Загадка страдания — одна из неразрешимых тайн. А философы сплошь и рядом пытаются подойти к ее решению с позиций логики, словно она — математическая задачка. Но моя книга не для философов, для них пишут писатели другого уровня. Когда пишу я, у меня перед глазами — прикованная к больничной кровати Клавдия Клэкстон. Человека, столкнувшегося со страданием, логические умозаключения волнуют меньше всего. Наши страдания реальны, как реальны были страдания Клавдии: утрата красоты и молодости, покрытая язвами глотка, страх неизвестности. А если — смерть? А что будет с ее мужем? От собратьев–христиан Клавдия выслушала много противоречивых советов. Но можно ли им верить?
Прежде чем приступить к работе над этой книгой, я беседовал с христианами, прошедшими через такие страдания, которые многих никогда не коснутся. Образ жизни им диктовала боль. Их день начинался с боли и ею заканчивался — если им, конечно, удавалось заснуть. А потом судьба столкнула меня с людьми, больными проказой. Они не ощущали физической боли, но отчаянно жаждали ее почувствовать. Эти страдальцы стали моими проводниками — они ввели меня в мир страдания, они показали мне, что значит в этом мире вера во Христа.
Прежде всего я хочу взглянуть на боль глазами биолога: образно выражаясь, рассмотреть ее под микроскопом, понять, какую роль она играет в жизни человека. Затем я попытаюсь взглянуть на мир с высоты птичьего полета. Меня интересует «вид сверху», Божий замысел. Неужели Бог совершил ошибку и боль — Его грандиозный промах? А напоследок я задамся вопросом: как следует реагировать на страдания — и наши собственные, и наших близких? Как и чем помочь страдальцам?
Возможно, когда я в очередной раз свалюсь от гриппа и буду метаться в жару по постели, все мои выводы о боли покажутся мне неверными и неутешительными. Зато, работая над этой книгой, я, как христианин, пытающийся постичь замысел Бога о мире, узнал очень многое. Я стал лучше понимать смысл боли и страдания. Мое отношение к Богу изменилось.
Часть 1
Зачем нужна боль?
Симптомы и болезнь — не одно и то же. Болезнь существует задолго до симптомов. Симптомы — не начало заболевания, а начало исцеления. Сама их болезненность и нежелательность только подтверждает, что они есть проявление благодати — дар Бога, послание от бессознательного с призывом начать исследование и изменение себя. Морган Скотт Пек. «Непроторенная дорога» [3] Перевод В.Г. Трилиса.
Я сижу в великолепном концертном зале Чикаго. Только что я с радостным воодушевлением слушал произведения Моцарта и Бетховена. Теперь настал черед длинного и сложного концерта Прокофьева. Прокофьев — совсем другое дело. Кровь, до этого притекавшая к голове, уже отлила к желудку, который переваривает воскресный завтрак. Я начинаю клевать носом.
В зале тепло и душно. Постепенно звуки разных инструментов начинают сливаться в монотонный гул. Веки наливаются свинцом. Спохватившись, я оглядываюсь вокруг и вижу множество разодетых любителей музыки, которых уже сморил сон. Тогда решаюсь и я: подперев голову рукой и опершись на подлокотник кресла, я проваливаюсь в дрему. Музыка замирает где–то вдали…
Бах! Мои руки–ноги раскинулись в разные стороны, плащ упал на пол. Зрители на соседних сиденьях бросают на меня неодобрительные взгляды. Я смущенно поднимаю плащ, усаживаюсь прямо и пытаюсь вслушаться в музыку. В висках у меня пульсирует кровь.
Что произошло? Когда меня охватила сладкая дрема, мой организм оставался на страже. Сознание отключилось, но рефлекторная система продолжала бодрствовать. Во внутреннем ухе есть орган равновесия — полукружные каналы, которые заполнены жидкостью и выстланы чувствительными волосками. Когда голова стала наклоняться вперед, волоски уловили, что я вот–вот потеряю равновесие. Голова уже почти стукнулась о спинку стоящего передо мной кресла — и тут внутреннее ухо просигналило тревогу. И руки внезапно раскинулись в стороны, голова резко дернулась вверх, а тело судорожно подскочило в кресле. Цирковой трюк, вызвавший всеобщее осуждение, был всего–навсего экстренной мерой, предпринятой организмом: нервная система попыталась предотвратить падение. Вот какие сложные процессы происходили в моем организме, когда я плавно погружался в сон.
Читать дальше