Филип Фармер: Богохульники

Сверху на него смотрели двенадцать тысяч предков.

На мгновение Джагу остановился. Несмотря на свой скепсис, он был потрясен и не мог отделаться от легкого чувства вины. Двенадцать тысяч! Если духи и правда существуют, что за призрачная мощь, наверное, сконцентрировалась в этой темной священной комнате! Какой напряженной должна быть их совместная ненависть, сфокусированная на нем!

Он находился на нижнем этаже замка в зале Отцов-Героев.

Сейчас сто квадратных футов его площади были освещены несколькими электрическими факелами. В одном конце зала располагался невероятных размеров очаг. Когда-то давно, после битвы при Таалуу, в нем заживо сожгли злейшего врага Возэга — Зиитии из клана Уруба. Над каминной доской были развешены трофеи, захваченные в том сражении: мечи, щиты, копья, булавы и несколько кремневых мушкетонов.

Дальше, за этой комнатой, в глубине замка располагалась другая, украшенная трофеями, собранными за тысячу лет. А за ней была еще одна, и там из ниш поверх табличек с именами и указанием места и времени смерти смотрели черепа и высушенные головы поверженных врагов. Теперь дверь в ту комнату была закрыта, чтобы не оскорблять гуманные чувства современного поколения. Ее открывали только для историков и археологов, а еще при посвящении в члены клана, при Встрече с Духами.

Три ночи назад Джагу провел запертым в той комнате двенадцать часов, совершенно один.

«Вот беда», — подумал Джагу, повернулся и направился в темную прихожую, мягко ступая четырьмя необутыми лапами.

Духи, или Отцы-Герои, так и не явились к нему. Никого там не было.

Он не мог рассказать об этом своим четверым родителям.

Нельзя же было признаться, что его предки насмеялись над ним, признали его недостойным имени джомы, то есть мужчины. Да и не думал он вовсе, что герои сочли его недостойным.

Разве можно быть презираемым теми, кого не существует?

Его родители этого не знали. Они были окрылены тем, что он стал одним из немногих выпускников Ваагиийской Военно-Космической Академии. Они были счастливы, что их старший сын пройдет долгожданный обряд посвящения в совершеннолетние. Но вот его признание в том, что он еще не готов выбрать группу для размножения из тех членов клана, которые, по их мнению, ему подходили, обрадовало их гораздо меньше.

Все четверо умолял. и его, угрожали, горячились. Он-де должен отправиться к звездам уже женатым. До того как приступить к исполнению своего долга в космосе, ему надо увековечить их род, оставить в коконе побольше яиц.

Джагу сказал — нет.

И вот поздно ночью он сбежал и прошел сквозь строй двенадцати тысяч. Но… они оказались лишь холстами или досками, на которых по-разному сочетались краски. Только и всего.

У высокого зеркала на стене он приостановился. Там, за его спиной, зловеще сияли огни. Он был похож на призрак, вышедший из темноты навстречу самому себе, и там, где два его воплощения встречались…

Ростом он был шесть с половиной футов. Его вертикальный торс был похож на человеческий. На расстоянии, да еще при тусклом свете, когда видны только верхушки его грудей, его можно было принять за человека. Но розоватую кожу до самой шеи скрывала поросль золотых вьющихся волос. Широколобая голова была круглой, с массивными костями. Скулы выступали, как шишки на щите, массивные челюсти и глубоко рассеченный подбородок походили на нос корабля (это было еще одним больным местом для его родителей: им не нравилось, что он сбрил свою козлиную бородку).

Нос был похож на луковицу и покрыт мелкими темными волосками, торчавшими во все стороны. Надбровные дуги готическими арками выступали наружу. Глаза под ними были большими, карими, обрамленными кольцом коричневой шерсти шириной полдюйма. Уши были похожи на кошачьи, а желтые волосы на макушке стояли торчком.

У основания хребта его верхнего торса находилось сочленение костей, естественный шарнир, позволявший верхней части тела описывать дугу в девяносто градусов. Нижний торс опирался на четыре лапы, как у животного на нижней ступени эволюции. Лапы были похожи на львиные; длинный хвост заканчивался черной кисточкой.

Джагу был по-юношески тщеславен. Он считал себя достаточно привлекательным и был не прочь полюбоваться своим отражением. Нитка бриллиантов, свисавшая с шеи, была великолепна, как и прикрепленная к ней золотая пластина. На пластине бриллиантами был выложен узор, изображавший его тотем — молнию.