Александр Лопухин - Суд на Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения

Хула, или, точнее, богохульство, не есть оскорбление вообще, а оскорбление, которое, как показывает самое название [47], направляется прямо против Бога. Таков был в древности смысл слова «хула», и он начал снова придаваться этому слову в новейшее время. Но в странах Европы, управляющихся вместе и гражданским и каноническим законами, хула получила вторичное и производное значение. В их кодексах она занимает первое место при перечислении преступлений, составляющих измену против Божества, предшествуя даже измене против государства. И это crimen leasae majestatis divinae (преступление оскорбления Божественного величия), подобно преступлению измены против земных правителей, часто на практике получало слишком уж широкое приложение. Мы не будем исследовать, необходимо ли вообще для обыкновенных народов и законодательств иметь в своих уложениях такое преступление, как измена Богу. Несомненно, что в еврейском государстве и законодательстве это было необходимо. Еврейское государство было чистой теократией, и все его пророки, священники, судьи и цари были в собственном смысле сановниками и служителями Невидимого Царя, откровением которого определялись государственное устройство и закон Израиля. При таком государственном устройстве хула, или словесное отречение от Бога, была в прямом и собственном смысле слова государственной изменой; а всякое покушение ниспровергнуть великие учреждения богоправления составляло измену в производном, не собственном смысле. Несомненно, что это слово употреблялось в век Каиафы для обозначения указанных покушений против божественной системы еврейской религии.

Оставаясь на строго исторической почве в нашем юридическом разборе, мы должны признать, что общий ход ночного судопроизводства над И. Христом был предначертан заранее (т. е. сразу по воскресении Лазаря, а может быть, и раньше) руководящими членами синедриона, и что они, а не свидетели, на самом деле вели обвинение. В Евангелии мы имеем на это решительные [48]доказательства. На неоднократных заседаниях собрания, которые в четвертом евангелии называются собраниями синедриона [49], пресечение деятельности, а если понадобится, то и смерть Иисуса, были уже решены. И в этих предшествовавших взятию И. Христа заседаниях синедриона обсуждались не одни только Его действия как пророка или противника существующих учреждений. Его заявления, что Он есть Христос, и даже Сын Божий (что давно уже признали Его ближайшие последователи), — какое бы значение ни соединяли с этими таинственными заявлениями — сильно беспокоили совесть евреев, особенно в Иерусалиме. Решение, указываемое в четвертом евангелии: «чтобы, кто признает Его за Христа, того отлучать от синагоги» [50], собственно не отвергало справедливости этих заявлений. Оно, как полагает Неандер, быть может, только предоставляло обсуждение этих заявлений единственной власти, имевшей право обсуждать подобные вопросы, — великому совету народа; и в то же время запрещало всем частным лицам, каковы бы ни были их личные убеждения, выражать эти убеждения публично впредь до торжественного приговора синедриона. Время произнесения такого приговора наступило, и легко понять, какие беспокойные вопросы занимали умы судей в то время, когда они в это раннее утро выслушивали свидетеля за свидетелем.

Показания, как все евангелисты свидетельствуют, найдены на суде недостаточными, может быть «не относящимися к делу» [51], во всяком случае негодными для того, чтобы на них одних судьи могли основать свое убеждение. Правило закона на такой случай говорило ясно, что обвиняемого тотчас же должны были освободить. Даже если бы обвинительные показания были найдены достаточными, следующий шаг суда, по правилам еврейского судопроизводства, должен был состоять в приглашении свидетелей защиты [52]. Но такое распоряжение в ночное время было бы неудобно делать и пришлось бы приостановить суд. Ни того, ни другого не сделали, а сделана была попытка подвергнуть Обвиняемого перекрестному допросу. «Что же ничего не отвечаешь, что они против Тебя свидетельствуют», — вот подлинные слова первосвященника, повторенные в двух евангелиях [53]. Но Он молчал и не отвечал ничего [54]. Допрос был незаконный. Нельзя представлять это молчание следствием негодования на ошибки или на ложь обвинителей или на недобросовестность судей. Что обычные права всякого обвиняемого еврея представлялись уму Иисуса, это мы уже видели. Но чтобы Он надеялся как-либо избежать осуждения, или даже Он желал избежать этого при настоящем положении дела, на это нет никакого указания. Все повествования согласно показывают, что Он уже за несколько времени представлял приближение потрясающего конца своего земного поприща. Изречения, сказанные Им в предвкушении этого конца в течение предшествующих недель, и в особенности в предшествующий день, известны всем и обнаруживают высочайшее самообладание. Эта высота самообладания отличает Его и в этот решительный час. Неточные или злонамеренные пересказы о том, что Он говорил три года тому назад, теперь не обращали на себя его внимания. Он пришел в Иерусалим на смерть не по ошибке; и если мы непременно желаем составить себе некоторое представление о том, какие мысли занимали Его, когда Он безмолвствовал, то можем предположить, что Его занимало то зрелище, которое теперь было пред Его глазами. Вот, наконец, собрались пред Ними сыны дома Израилева в лице своего верховного совета и великого множества народа. Он всегда исповедовал Себя предназначенным и посланным на служение этому народу; теперь они встретились в последний раз; и все века прошедшей истории Израиля представились уму Того, Кто стоял здесь в ожидании Своего приговора.