Александр Лопухин - Суд на Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения

Марк, XII, 17.

Иоанн, XIX, 12.

Иоанн, XIX, 12.

«Addito majestatis crimine, quod tum omnium accusationum complementum erat (прибавив обвинение в преступлении против величества, бывшее тогда восполнением всех обвинений)». Tacitus. Annales. III, 39.

Иоанн, XIX, 12.

Иоанн, XIX, 15.

Иоанн, XIX, 15.

«Был ли Пилат прав, когда распял Христа? — Я отвечаю на это, что главною обязанностью Пилата было: заботиться о сохранении мира в Палестине, составить возможно лучшее понятие о средствах, нужных для этой цели, и действовать сообразно с этим понятием, когда оно было составлено. Поэтому он был прав, если добросовестно и на разумных основаниях был уверен в том, что его образ действий был необходим для сохранения спокойствия в Палестине, и был прав в той мере, в какой был уверен в этом». — Liberty, Equality, Fraternity. By James Fitzjames Stephen, Q. C.P.87.

Матфей, XXVII, 18; Марк, XV, 10; Лука, XXIII, 4, 14, 22; Иоанн, XIX, 4, 6.

Истинный характер Пилата чрезвычайно искусно изображен ан­глийским писателем Элликотом в следующих выражениях: «совершен­ный и полный тип светского римлянина позднейшего времени: строгий, но не безжалостный; хитрый и знающий свет, быстрый и деятельный, высокомерно справедливый и, однако же, как верно заметили древние христианские писатели, человек себе на уме и потому трусливый; спо­собный понимать справедливое, но без нравственной силы следовать ему». — Historical Lectures, 6-th Ed., 350. Сравни с Филоновым пись­мом о «Посланниках».

Английский адвокат Пилата в пояснение своего взгляда приводит следующий пример: «Предположим, — пишет защитник римского прокуратора, — что какой-нибудь великий религиозный преобразователь, заявляющий притязание на достоинство Гуру (Спасителя) или Имама, в пришествие которого благоговейно верует множество магометан, появился в Пенджабе или в северо-западных провинциях Индии. Предположим, что было бы достаточное основание думать (и в этом нет ничего невероятного), что каковы бы то ни были личные намерения проповедника, но его проповедь поведет к возмущению общественного спокойствия и возбуждению мятежа и восстания; и предположим далее (хотя такое предположение едва ли возможно сделать даже в воображении), что британский сановник вместо того, чтобы принимать необходимые меры и исполнять полученные им распоряжения для охранения британской власти, начал рассуждать о том, не следует ли ему сделаться учеником этого Гуру или Имама. Какой образ действий был бы принят в отношении к сановнику? Он был бы немедленно отставлен с бесчестием от службы, которую опозорил; и если бы он начал действовать сообразно со своими убеждениями и предпочел свою религию своей королеве и стране, то был бы повешен как мятежник и изменник». Liberty, Equality, Fraternity; p. 94.

Случай, заметим, далеко не параллельный! Верная параллель должна была бы иметь следующий вид: предположим, что этот Гуру или Имам был предан его единоверцами британскому сановнику по обвинению в том, что основал национальную систему, враждебную английскому владычеству, и отказывался платить английскую подать; что сановник, при личном исследовании дела, убедился в невинности этого человека и в ложности обвинения, взведенного на него, что, для успокоения некоторых жрецов, он предположил подвергнуть не особенно строгому наказанию того, в ком не находил никакой вины; что под сильным давлением, вынуждавшим его поступить вопреки его убеждению, он колебался целую половину дня; и что, наконец, когда ему пригрозили жалобою на него его начальникам по службе, — что могло лишить его места или повредить его повышению, — он приказал подвергнуть своего узника пытке или смерти. Кто назвал бы подобное поведение сановника справедливым и не жестоким?

Но допустим, что это дело имело менее гнусный вид. Предположим, что британский сановник по собственным своим соображениям нашелся вынужденным предать казни туземного проповедника, «личные намерения» которого не были нисколько враждебны британскому владычеству или мятежны, — нашелся вынужденным и потому, что эта проповедь на деле могла оказаться, или даже уже начала оказываться, опасною для английского владычества, и потому, что такой пример строгости произвел бы хорошее действие. Мы предполагаем случай, наиболее выгодный для защиты Пилата. Если бы это дело было приведено в исполнение административным порядком, то разве только в Англии и то немногочисленные кружки последователей теории пользы не назвали бы это ничем не оправдываемою жестокостью. Одно колебание, подобное Пилатову, если бы его допустил себе английский губернатор в деле столь ясном для него самого, было бы уже позором для него в глазах всех честных людей.