Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа

Поступая таким образом, согласно внутреннего чувства справедливости и против воли уступая лучшим прерогативам своей власти, Пилат действовал вопреки сделанному ему уже из Рима предостережению [769] Матф. 27, 18–19. . Чувство, сильнейшее рассудка, которое овладело им, при виде молчаливого узника со склоненною вниз головою, заставило прокуратора забыть о последствиях нарушения предостережения. Для подкрепления же его решимости и предупреждения очевидного нарушения правосудия получено было им новое торжественное предостережение, которое для римлянина, помнившего убийство Цезаря и сон Кальпурнии, могло показаться предостережением, полученным от самих богов. Жена Пилата Клавдия Прокула (имя, которое читается в Евангелии Никодима, называющего ее прозелиткой), во время заседания мужа в суде прислала публично вестника с извещением, что в утренние часы, когда сны, пр убеждениям римлян, считались обыкновенно правдивыми [770] Ноr. Sat., 10, 31; Ovid. Nas. Her. XIX, 195. , она видела тревожный и грустный сон относительно этого праведника. Будучи смелее, чем муж, она гласно просила избавить Иисуса от притеснения.

С радостью, с истинной радостью Пилат готов был оказать милость и правосудие, повинуясь и собственным предчувствиям, и запрещениям таинственного сонного видения. С радостью, уступая даже худшим и более низким инстинктам, он пошел бы наперекор эти завистливым и ненавистным фанатикам, которые, как ему было известно, жаждали упиться невинной кровью. Для многих из них возмущения были насущным хлебом, и он положительно знал, что их обвинения Иисуса в этом преступлении были чистой выдумкой, а лицемерие их только увеличивало его нисколько не скрываемое презрение. Если бы он смел высказать громко собственные убеждения, он выгнал бы их вон из суда со всею надменною беззаботливостью Галлия; но Пилат чувствовал за собой преступление, а преступление робко, робость же есть слабость. Собственные его жестокости, собиравшие наказание над его головою, вынуждали его умерить свою жалость и прибавить к прежним преступлениям еще гнуснейшее. Ему известно было, что над головой его тяготели справедливые и важные жалобы. Разве не просила об отмщении кровь оскорбленных и угнетенных им самарян, — кровь множества иудеев, убитых руками переодетых воинов, — кровь галилеян, которую он смешал с кровью их жертв? И теперь могла угрожать ему посылка в Рим послов с жалобами, и теперь грозила опасность, если при таком подозрительном деле, как обвинение в притязаниях на царство он поднимет возмущение в народе, тогда как его прямою обязанностью было, в интересах римского народа, предупреждать мятеж всякими средствами. Чтобы допустить к поднятию новой, по-видимому, очень важной смуты, надо было иметь гораздо больше смелости, чем просто сделать уступку страстям, которая может быть всегда оправдана необходимостью политической.

Политические интриги лишали его рассудка и не давали возможности привести в исполнение его желаний. Страх наказания за прошлые деяния заставлял его уклониться от пути справедливости. Подстрекаемый священниками и членами синедриона, народ шумно требовал пасхального дара, о котором Пилат напомнил, но, действуя таким образом, иудеи не скрывали злобной ненависти к Спасителю. Потому что, приходя в бешенство от вымышленной мятежности Того, кто был вполне послушен и кроток, они кричали об освобождении человека, которого мятежнические действия были ознаменованы разбоем и убийством. Ненавидя невинного, они полюбили преступника и требовали от прокуратора милости не Иисусу из Назарета, но человеку, которого, как читаем у Оригена, по странному стечению обстоятельств, звали тоже Иисусом, — Иисусом Вар-Авва, который не только называл себя ложно Мессиею, но был предводителем восстания, разбойником и убийцей. Видно уже суждено было, чтобы те, которые избрали отвратительного саддукея своим первосвященником, прелюбодейного идумеянина — своим господином и царем, предпочли своему Мессии кровожадного разбойника!

Немудрено, что Варавва был тоже приведен туда, так что Иисус, закоснелый убийца, и Иисус, чистейший Искупитель мира, стояли рядом перед этим верховным судилищем [771] Матф. 27, 21. . Народ, поддерживаемый своими священниками, кричал об освобождении мятежника и разбойника: на него указывали все руки, за него был общий голос, а за человека святого, безгрешного, непорочного, в честь которого пять дней тому назад слышались тысячеголосные «Осанна», не произнесено ни одного слова сожаления. Он был презрен и умален пред людьми [772] Исаии 53, 3. .