Сборник - История Угреши. Выпуск 1

На Новый Год сидели они, внуки, кучей малой за отдельным от взрослых столом и лакомились вкуснейшей кулебякой со сладким чаем. Наевшись, бежали на улицу, гроздью наваливались на большие дровяные сани, катились с горы, с раската падали в снег, визжа от счастья. Детское – то счастье малое, независтливое, простое: сыта, любят тебя – вот и довольна.

А придёт масленица – всем табором к бабушке на блины. На столе мёд, сметана, варенье всякое. Катерина Николаевна несёт стопку блинов, тонких, как кружево. У Валюши такие не получаются. Сидят бабка с дедом и смотрят, как внуки, краснощёкие с мороза, метут всё дочиста. Дед, усмехаясь, поварчивает: «Пореже, пореже… Это вам не каша…»

Пасха – особый разговор. К ней готовились целую Страстную неделю. Сначала бабушка делала из молока творог, затем в марлевом кульке уминала его в старинную липовую пасочницу и ставила на холод в сени, наказав всем следить, чтоб там кошка не шастала. Следом красили яйца. Тут строго – только в луковой шелухе. По – другому бабушка не признавала, брезговала. Наконец в пятницу ставилось тесто на куличи – целое ведро. Вот оно творчество – то где! Катерина Николаевна так и говорила: «Затворила я тесто!»

Тут она начинала волноваться ужасно, потому что пекла не один – два кулича, а каждому в семье по куличу. Сначала сажали в духовку главный дедов кулич, с которым надо было идти в церковь, а потом – каждой дочери, каждому внуку или внучке. Пекли в разных старых кастрюльках и кружках, а самому маленькому – Лёньке – в консервной баночке. Собирались и толклись в крохотной кухоньке все

– её семя. Сердиться грешно было, и бабушка просто старалась куда – нибудь всех выпроводить. Ща – ас! Каждый ждал свой кулич, чтобы его украсить и самому поставить на хрусткие вышитые петухами полотенца под киот, перед которым горела лампадка. Всё это происходило в непередаваемом торжественно – почтительном состоянии души, и даже чистка форм на крылечке поздним вечером казалась полной чего – то сокровенного. А в субботу утром бабушка в плюшевой жакетке и кружевной шали, наплевав на «совецку власть, что против веры», ставила главный кулич, пасху и яички в сумку и шла в церковь. Путь неблизкий – за Москву – реку в село Беседы. Там в храме батюшка и святил их.

В воскресенье чистое и нарядное её потомство важно ело свои куличи и пило чай с пасхой. Все терпеливо ждали, когда дед начнёт дарить внучатам денежки – копеечки, конечно, но это были уже их копеечки. И не засть! Сами с усами – разберёмся!

Потом начиналось лето, а с ним – знаменитые бабушкины пироги с луком и яйцами, щавелевые с крапивой щи, шипучий ядрёный квас с пухлыми изюминками и, наконец, само варенье – делание с огромным количеством пенок, липких пальцев, подзатыльников… И так до первой квашеной капусты, белой и маслянистой, твёрдого пупыристого солёного огурца, скользкого маслёнка, ухи из судака, словленного зятем, пельменей, которые лепили всей семьёй.

Да, много чего ещё стряпала Катерина Николаевна для них, её детей и внуков… Однажды Валя, покачивая на коленях сынишку, спросила у бабушки, чем та кормила своих малых детей. Ушла бабушка в кухоньку и, немного погремев посудой, принесла и поставила на стол миску. Там были кусочки чёрного хлеба с накрошенным луком, залитые водой и слегка приправленные постным маслом.

– Вот! Это мы звали мурцовкой. Попробуй, очень вкусно. Особенно, когда присолишь.

Стоит Валентина и, забывшись, качается в воспоминаниях, как в лодке, что плывёт по затуманенной реке времени. И пассажиры ей близки и бесконечно дороги. Но тут стукнула входная дверь, и в прихожей затоптался вернувшийся муж. Ой, времени – то уже сколько! Скоро народ придёт. Нет, не будет она делать салат. Просто нарежет свежие овощи и выложит на блюдо.

Валя опять подняла хрусткое полотенце на куличе, вдохнула запах. Хорош! Едоки сами разберутся, что главное. Цезарь – это у них, в Италии. А у нас – хлеб да соль, а в Христов День – кулич!

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»