Владимир Крупин - Незакатный свет. Записки паломника

Они оживились.

– Да, в самом деле, мы все о разных заграницах, а о России?

– Но вы же учились в России.

– О-о, – протянул Рустам. – Мы там под таким были колпаком, ты что. Институт – общежитие, редко когда массовый выход в театр.

– В Третьяковскую галантерею, в Бородинскую пилораму! – вставил давнню московскую шутку Махмуд. – Какая нам Сибирь? Снег, мороз, медведи, тайга – все умозрительно.

Я сказал:

– Вот, например, байкальская расколотка. Расколотка. От глагола «колоть», «раскалывать». В дом приносится мороженый омуль. В холщовом мешке. И в нем же он обухом топора на пороге крошится в порошок. Для этого блюда нужна зима и спирт. Водка не прошибет. Но это мне, опять же, не объяснить. Зимы у вас нет, водку не пьете. Хотя, если поедете в Сибирь, запьете. Вот это блюдо – байкальская расколотка, оно очень русское. Ну и бурятское тоже. Раздробленный обухом в порошок омуль высыпается в тарелку, солится, посыпается перцем. Это и еда, и закуска. С этой расколоткой можно выпить не поддающееся учету количество спиртного. Еще: тоже нужна зима, но мороз должен быть за минус сорок. За пятьдесят. Вас везут на аэросанях с мотором или на нартах с оленями. Вы промерзаете так, что даже ничего не соображаете, забываете семью и родину, сознание слабеет, руки и ноги не чувствуете, хотя их видите. Тут нарты останавливаются, достается из мешка строганина. Это такая северная рыба, например муксун, нельма, чир. Замороженная до каменной твердости. Вот ее строгают острейшим ножом на стружки, поэтому и называется «строганина». Эти ледяные стружки надо негнущимися пальцами класть в рот и думать при этом, что это такое изысканное сибирское издевательство перед смертью. Жевать окоченевшими мышцами скул невозможно, их тоже не чувствуешь. Как и все остальное лицо. – Я прервался, поглядев на Махмуда и Рустама.

– Минус пятьдесят? – недоверчиво спросил Махмуд.

– Бывает и ниже. Добавь сюда ветер. Представь, как под ногами несутся змеи поземки, как впереди темнеет – это идет снежная буря, вспомните песчаные ураганы, охладите их. Самум! Ураган!

Православная церковь в Сибири

Рустам поежился и пододвинул к себе тарелку с мясом.

– Так вот, – продолжил я, – в этой строганине спасение. Она тает во рту, течет по горлу, обжигая его горячей струей жира, идет к желудку, быстро его согревает, а от желудка спасительное тепло разбегается и вверх и вниз. Уже минут через пять начинаешь шевелить пальцами рук, а через десять – пальцами ног. Вот такой пылающий, спасающий, живоносный рыбий жир. Акулий? Нет, близко даже не может быть к сибирскому. А бараний вообще может убить. Если его съесть да залить негорячей водой, он будет в желудке как пробка, которую уже не ликвидировать.

– Да-а, – протянул Махмуд. – У нас бывало в эти дни за окном кабины «мерседеса» плюс пятьдесят. То есть переброска в сотню градусов. Ну у вас и нагрузки.

– Так вот и скажите, можно нас победить?

– Но здесь вы льете воду на мельницу врагов России. Они говорят, что не русские победили немцев, а генерал Мороз. А как же военный гений Сталина?

– Мы же не только зимой побеждали. А Курская битва, а взятие Берлина? А Полтавская битва, а Бородино? А Куликово поле? Били и всегда будем бить захватчиков. Они иногда это понимают и начинают разлагать нас изнутри. Но, слава Богу, мы это уже тоже понимаем.

– Но если вы не имеете влияния ни в правительстве, ни в прессе, то что значит ваше понимание? – так очень жестко и справедливо спросил Рустам.

Дэвид Робертс. Могилы мамлюков. Каир. 1838.

Я долго молчал. Куда денешься, они были правы. Вот вернусь я в Россию, напишу добрые слова о Ближнем арабском Востоке, кто напечатает? Ну найдется смелый малотиражный журнал. Кто прочтет, кто услышит?

– Вы правы, – вздохнул я. – Мы, русские, живем в России, как в оккупированной стране. Радуемся, что есть полторы радиостанции, говорящие по два часа в день, да две-три получасовки, где под гармонь пляшут русские, как туземцы, и этому рады. Ну, соберемся, ну поскулим, что жизни нет, что русская культура задавлена жидовством, да и разойдемся. И опять погоду делают на сильно голубом экране два десятка хохмачей-евреев да два-три русских придурка. И опять, уже двести лет, застрявшие в зубах слова, что в России две беды: дураки да дороги, да что в России воруют, – такие клише. Понять же, что талдычить одно и то же – это признак тупости, дано немногим. Нет, надежда только на Бога. – Я опять вздохнул, но теперь уже от того, что на меня надвигался официант с подносом.

Читать дальше