Кристофер Хитченс - Бог не любовь - Как религия все отравляет

«Мы, однако, не живем во времена чудес, и вы, полагаю, согласитесь, что я не могу рассчитывать на божественное откровение».

В тот раз он умело уклонился. Когда ему, наконец, хватило решимости подписать Прокламацию, он объяснил тем, кто еще колебался, что дал себе такое обещание — при условии, что при Энтитеме бог дарует победу войскам Союза. Никогда столько людей не гибло за один день на территории США, как во время этого сражения. Возможно, Линкольн хотел каким-то образом освятить и оправдать чудовищное кровопролитие. Порыв благородный, если забыть, что, следуя такой логике, иной исход того же кровопролития задержал бы освобождение рабов! Линкольн признавался сам:

«Боюсь, солдаты восставших молятся более истово, чем наши собственные войска, и верят, что Бог благоволит им. Один наш солдат, побывав в плену, рассказывал, что более всего его удручала явная искренность молитв, которые он слышал вокруг себя».

Если бы военная удача при Энтитеме улыбнулась конфедератам, президент, не исключено, решил бы, что бог окончательно охладел к борьбе с рабством.

Нам неизвестны частные религиозные взгляды Линкольна. Он любил ссылаться на Всевышнего, но при этом так и не стал прихожанином никакой церкви, а в начале его политической карьеры священство и вовсе встречало его в штыки. По словам его друга Херндона, Линкольн внимательно читал Пейна, Волни и других вольнодумцев и в частной жизни был законченным атеистом. Это представляется маловероятным. С другой стороны, было бы неверно считать его и христианином. Многое свидетельствует о том, что он был скептиком, мучился сомнениями и склонялся к деизму. Как бы то ни было, единственная похвала, причитающаяся религии в связи с отменой рабства, сводится к следующему: лишь после многих сотен лег, затянув решение проблемы до тех пор, пока корыстные интересы не привели к страшной войне, она сумела искупить незначительную часть тех бед и страданий, что сама же и причинила.

То же относится и к эпохе Кинга. Церкви Юга после Реконструкции взялись за старое и благословили новые институты сегрегации и дискриминации. Лишь после Второй мировой войны, в разгар деколонизации и борьбы за права человека вновь раздался призыв к эмансипации чернокожего населения. Ответом ему стали новые вердикты (в Америке, во второй половине XX столетия) о том, что смешение разношерстных потомков Ноя противоречит божьему замыслу. Это тупоголовое варварство имело реальные последствия. Ныне покойный сенатор Юджин Маккарти рассказывал мне, как однажды уговаривал сенатора Пэта Робертсона, отца известного телепророка, поддержать умеренный проект закона о гражданских правах. «Я бы с радостью помог цветным, — услышал он в ответ, — да Библия запрещает». По собственному определению, «Юг» состоял из белых христиан. Именно это придавало Кингу его моральный авторитет. Он победил Юг его же оружием. Но если бы религия не пустила столь глубокие корни, Кингу вообще не пришлось бы нести эту тяжелую ношу. Тейлор Бранч пишет, что среди ближайшего окружения и помощников Кинга были и неверующие коммунисты, и социалисты. Десятки лет они удобряли почву для движения за гражданские права и помогали таким отважным добровольцам, как Роза Паркс, планировать акции массового гражданского неповиновения. Впоследствии Кингу не раз вменяли в вину эти «атеистические» связи, особенно с церковных кафедр. Что уж говорить, если одним из последствий его кампании стала «ответная реакция» белых христиан-консерваторов, которая по сей день остается столь влиятельной силой южнее линии Мейсона-Диксона.

В 1517 году тезка доктора Кинга приколотил свои тезисы к дверям Виттенбергского собора и решительно объявил: «На том стою и не могу иначе». Его поступок — выдающийся пример интеллектуальной и нравственной смелости. Чуть позже, однако, Мартин Лютер (чей религиозный путь начался с того, что в него едва не ударила молния и страшно его напугала) пополнил ряды мракобесов и гонителей: он бредил избиением евреев, вопил о чертях и призывал немецких князей расправиться с бунтующей беднотой. Произнося историческую речь на ступенях мемориала Линкольна, доктор Кинг, в сущности, тоже занимал вынужденную позицию. Но он действовал как истинный гуманист, и никто никогда не сможет использовать его имя для оправдания угнетения или насилия. Именно по этой причине наследие Кинга, имеющее очень мало общего с его заявленной теологией, по-прежнему актуально. Чтобы заклеймить расизм, не требовалось ничего сверхъестественного.