Array Сборник статей - Неоязычество на просторах Евразии

Более массовой является Республиканская партия Армении, зарегистрированная в мае 1991 г. и насчитывающая около 2000 человек. Она имеет печатный орган – газету «Анрапетакан» («Республиканец»), издаваемую тиражом 5000 экземпляров, а также публикует брошюры, призывающие к возрождению «индоарийского» язычества Армении. Ее лидер, Ашот Навасардян, – депутат парламента, всемерно использует свое положение для нападок на христианство и пропаганды армянского язычества в средствах массовой информации. Но и эта партия не пользуется серьезным влиянием в массах.

Летом 1992 г. в Армении была зарегистрирована неполитическая неоязыческая организация Языческие сыновья солнца , которая ежегодно в дни солнцестояния устраивает ритуалы и обряды в эллинистическом храме Гарни. Другая неоязыческая организация Эуцюн (Сущность) стремится придать своей идеологии элементы наукообразия. Ее идеолог архитектор Александр Варпетян горит желанием наделить армянскую идентичность особым блеском, доказывая ее индоарийскую основу и прибегая при этом к псевдонаучным построениям. Любопытно, что в поисках своей оригинальной идеологии Республиканская партия пыталась одно время влиться в состав «Эуцюна» [355].

Возникновению армянского неоязычества способствовала и большая укорененность в Армении языческих верований и обрядов. Например, все большие праздники у армян до сих пор сопровождаются обрядом жертвоприношения – матахом. Забивают нескольких баранов или одного-двух быков. Перед этим их украшают цветами и три раза обводят вокруг церкви. Раньше мясо раздавали всем поселянам и присутствующим в этот момент странникам. Шкуру отдавали церкви.

Забой происходил в священном месте: это могли быть церковь, часовня, хачкар, а также камень, дерево, родник, гора.

Матах сохраняется и ныне. Особенно массовый характер он приобрел в окрестностях Эчмиадзина, главного армянского храма. Там для него даже отведено специальное место. В связи с большой популярностью в народе этого языческого обряда церковь вынуждена признать его. Священник участвует в обряде, кормя солью жертвенное животное [356]. В Армении сохраняются и другие языческие обычаи, связанные с магией плодородия.

В отличие от русских и украинских неоязычников, армянские убеждены в том, что исход арийцев начался именно с территории Великой Армении, где армяне якобы обитали уже в III–II тыс. до н. э. Об этом с конца 1980-х гг. писала газета «Цегакрон», развивавшая неонацистские идеи, объединявшие арийство с армянским язычеством. Иными словами, армянские неоязычники настаивают на том, что из всех индоевропейских народов именно они живут в области исконной прародины и, тем самым, являются как бы прямыми наследниками праиндоевропейцев и их древней духовности. Здесь уместно отметить, что, исходя из научных данных, говорить об армянах до наступления раннего железного века всерьез не приходится. Тем самым, вышеупомянутая неоязыческая версия не только значительно и неоправданно углубляет историю армян, но и делает их фактически бессмертным народом. Симптоматично, что, обсуждая проблемы язычества, руководитель армянских неоязычников постоянно обращался к иранским и индийским параллелям, но ни разу не вспомнил о славянах [357].

Важно отметить, что всплеск неоязыческой идеологии наблюдался в Армении, особенно в первые годы карабахского конфликта, когда многие армяне, даже не имевшие отношения к неоязычеству, были склонны связывать неудачи в необъявленной армяно-азербайджанской войне с расслабляющим влиянием христианства, будто бы духовно разоружившего армян перед лицом грозного военного противника [358].

Все рассмотренные примеры связаны с христианским ареалом, где, как мы видели, почти повсюду зарождаются неоязыческие движения. Для мусульманского мира это менее характерно, хотя среди тюркских народов кое-где наблюдается стремление «воссоздать» якобы исконную единую тюркскую религию – тенгрианство. Кое-где оно мирно уживается с исламом, а кое-где выдвигает против него обвинения, подобные тем, которые используют неоязычники христианского ареала против христианста.

Так, кумыкское национальное движение заимствует из тенгрианской идеи прежде всего этнополитическую символику в целях апелляции к исконному культурному своеобразию, а также как основу для политической кооперации с другими тюркскими народами. При этом в политической риторике кумыкских лидеров тенгрианство мирно уживается с исламом [359].