Стэнли Эллин: Блоха Бейденбауэра

— Эта новость потрясла меня до глубины души. Не только потому, что я тепло и заботливо относился к Геркулесу. Его выход из строя оставил меня без одного из самых лучших номеров. Я тут же отдал приказ своим агентам обыскать, если потребуется, весь мир, перевернуть его сверху донизу и найти мне блоху, которая сможет повторить номера Геркулеса, но делал я это с тяжелым сердцем. Ибо в моей труппе уже были лучшие исполнители со всего мира. Шансов, что Геркулесу найдут замену из числа тех, кого я уже просматривал и отверг за неспособностью практически не было.

— Но чудеса порой могут случаться — и случаются. Я уже отверг массу соискателей и был на грани отчаяния, как вдруг пришла телеграмма от моего агента в Болгарии. Длина текста красноречиво свидетельствовала, какие его обуревали чувства, а когда я прочел ее, то понял, что у него были основания для таких восторгов. По чистой случайности он оказался в каком-то занюханном кафе в Софии, куда посетителей привлекал блошиный цирк. Это даже не было цирком. Мрачные и усталые полуголодные блохи исполняли несколько номеров. Но среди них была одна блоха..! Я должен немедленно бросать все дела и мчаться в Софию, чтобы лично убедиться.

— Я не принял его слова на веру, ибо знал, что агент нескрываемо гордится своими отечественными блохами, которые, надо признать, были темпераментными и яркими исполнителями; тем не менее, я поехал. Когда человек в таком отчаянном положении, он пойдет на что угодно, даже поверит в потенциальные возможности болгарских блох. Итак, я оказался на месте. И мне осталось лишь перефразировать известное изречение: пришел, увидел, побежден.

— Блоху звали Казимир, и даже несказанное убожество обстановки не могло затмить блеска, с которым он работал. С выпуклой бочонкообразной грудью, с короткой бычьей шеей, пышущий здоровьем, с открытым лицом, что убедительно свидетельствовало о честности натуры, он подавлял всех окружающих блох так, что рядом с ним они были просто незаметны. Стоило мне лишь глянуть на него, как я понял, что вижу восходящую звезду. Начала представления я ждал с лихорадочным нетерпением.

— Наконец шутовской номер, предшествовавший его выступлению, завершился и завсегдатаи кафе столпились вокруг стола; я был в первых рядах. Шпрехшталмейстер, дряхлый морщинистый старик, поставил на стол два небольших деревянных кубика, в грани одного из которых были вырезаны ступеньки. Между кубиками я увидел туго натянутый волосок — наверно, из головы тренера, ибо он тускло поблескивал в сумеречном свете кафе. Затем тренер поставил на стол Казимира и положил перед блохой блестящую двухдюймовую булавку, которую выдернул из-за лацкана пиджака.

— Я не верил своим глазам. Для блохи такая булавка была тем же самым, что для меня железнодорожный рельс, но тем не менее, Казимир нагнулся, зафиксировал хватку и, напружинив мускулы, внезапно вскинул ее над головой. У меня перехватило дыхание. Но я еще не видел все, на что было способно это выдающееся создание. Держа булавку над головой, он подошел к ступенькам, поднялся по ним, после чего медленно и осторожно двинулся по волоску. Тот прогнулся под этим непредставимым весом, и Казимир с трудом удержал равновесие. Затем, как бы слившись в единое целое с волоском, он короткими точными шажками прошел по всей его длине; все это время он держал булавку вскинутую над головой, и она не шелохнулась в его хватке. И только когда он достиг другого кубика и опустил свой груз, по конвульсивному тремору мышц и тяжелому дыханию можно было понять, каких усилий ему стоил этот номер.

— И еще до того, как раздались аплодисменты, я понял, что мои поиски подошли к концу. Шесть часов спустя, после ожесточенного торга и бесконечных порций сливовицы, я уплатил за контракт Казимира столько, что никому в голову не могла бы придти сумма, выложенную за одну блоху. Но я чувствовал, что мне крепко повезло.

— Свой выигрыш я лично привез домой. Я дал ему время привыкнуть к нашему американскому образу жизни; я успокоил его душу, изголодавшуюся по ласке и привязанности; и только убедившись, что остальная труппа его приняла и он чувствует себя в ее кругу спокойно и раскованно, я выпустил его на сцену. Этот вечер стал его триумфом. И когда опустился занавес, не подлежало сомнению, что он стал безоговорочной звездой шоу. И видно было, что эти почести не позволят ему, простому, честному и наивному созданию, надуться от важности; хотя не было и вопросов по поводу его звездного успеха. И Себастиан, великий Пунчинелло, несравненный клоун, оказался на втором плане.