Олег Шрамко - Дачная амнистия. Рассказы

Человек на картине пытался взлететь.

«Еще бы, – подумал Михалыч. – По песку далеко не убежишь».

– Ну, что же вы, проходите! Сейчас будем обедать. Как раз время подошло.

Михалыч задумался. Это же надо сапоги снимать? К этому он был не готов. Он хотя и стирал носки неделю назад, но все равно подозревал, что на эту минуту они далеко не Шанель.

– Проходите, да не разувайтесь! У меня здесь все по-простому.

– Ну, если не разуваться, – успокоился Михалыч.

В мгновение ока на столе появились разнообразные яства в замысловатых коробочках и упаковках.

– Знакомые привозят, – пояснила хозяйка. – Из Чили. Люблю, я знаете, их местную кухню. Гораздо лучше, чем Парагвайскую. А вы какую предпочитаете?

– Я? – Оторопел Михалыч. – Скорее, больше местную. Особенно когда с чесноком.

– Великолепно! – Она всплеснула руками. – Да вы гурман! Прямо, эстет какой-то!

Михалыч слегка покраснел:

– Что вы! Нормальной ориентации…

– Сразу чувствуется, что у человека есть вкус. Кстати, меня зовут Элеонорой. Для друзей – просто Эльвира.

– А меня зовут Михалычем. – Сказал Михалыч. – Да и для друзей – то же самое.

– Оригинально! – Зашлась в восторге Элеонора-Эльвира. – Я вас буду звать – Михал о вич! Как здорово: Михал о вич!..

Он хотел сказать, что в роду у него были все русские, но промолчал. Зачем обращать внимание на такие мелочи.

На столе появилась бутылка мартини.

– В честь нашего славного знакомства!

– Да я, собственно…

– Нет, нет! Не отказывайте, даме нельзя отказывать! А потом мы будем читать с вами стихи. Вы ведь любите стихи? Например, Блока.

Она встала, заломила руки за спину, подняла вверх подбородок:

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва, спаленная пожаром…

Здесь она на мгновение задумалась, очевидно, вспоминая слова, потом всплеснула руками и перевела томный взгляд на Михалыча.

– Ах, хотя, что же это я? В такой чудный день – и Блока? Нет, только Тургенева! В крайнем случае – Айвазовского!

Михалыч млел. У него было ощущение как у альпиниста, взобравшегося на банальную горку, но обнаружившего, что это, оказывается, Олимп.

– Ну, наливайте же, наливайте даме!..

Михалыч деловито открыл бутылку, разлил содержимое по фужерам.

Выпили.

Напиток оказался приторно-сладким, но Михалыч привычно занюхал его хлебом.

Потом выпили еще раз.

Потом пошли разговоры о современном постмодернизме, во время которого Михалыч иногда кивал, проявляя знакомство с темой.

В свою очередь он упорно пытался подвести разговор к свекле, но Эльвира-Элеонора была далека от сельского хозяйства. С таким же успехом на эту тему можно было общаться с балериной.

По мере опустошения бутылки с мартини, беседа становилась все более легкой и непринужденной.

Этому способствовала жара и отсутствие хорошей закуски.

Единственное, он пересел к столу немного боком, чтобы не встречаться глазами с картиной. Казалось, на него сейчас выпрыгнут слоны. И вместе со страдальцем на переднем плане унесут в сюрреалистическую реальность, из которой уже нет возврата.

Теперь они разговаривали почти одновременно. Элеонора закатывала глаза и проповедовала о гармоничном развитии человечества. Михалыч доказывал, что урожай свеклы в этом году будет невиданным. А все благодаря погоде и современным методам агрохимии.

Линии их разговора двигались параллельными, независимыми прямыми и только один раз пересеклись, когда вдруг выяснилось, что Хемингуэй ел свеклу.

При этом оба сразу замолчали и уставились друг на друга.

Потом мартини закончился, и он сбегал за бутылкой самогона.

Он показал, как можно пить из консервных банок, как это делали в армии.

Она попробовала.

Это произвело фурор в ощущениях, и она зашлась здоровым непринужденным хохотом, разбрызгивая в разные стороны самогон и слюни.

Потом Михалыч начал травить пошлые армейские анекдоты, на что Элеонора расплакалась и стала жаловаться на одинокую бабскую жизнь. Она размазывала по лицу черную косметику, отчего стала гармонировать с картиной Сальвадора Дали. И даже в какой-то степени составлять с ней творческий ансамбль.

Потом Михалыч сбегал еще за одной. А когда, распугивая летучих мышей, с чувством проорали «Запрягайте, хлопцы, кони!..», неожиданно подкрался вечер.

Ну а потом все закончилось естественным и закономерным финалом.

Домой Михалыч возвращался под утро. На душе было как-то муторно. Вроде, все прошло нормально, но исчез флер таинственности и мечты. Словно альпинисту сказали, что Олимп – за следующей горкой. А здесь просто контора райпотребсоюза.