Иван Ренанский - Почти как люди

Теперь я помешивал свой будущий ужин в два раза усерднее и агрессивнее- из кастрюли с шипением стала выплескиваться вода. Бормоча витиеватые проклятия в адрес отечественной пищевой промышленности, я время от времени тыкал в макароны ножом, проверяя степень их готовности, и тихо постанывал от голода и разочарования.

Не знаю, в какой момент ночи я всё-таки отчаялся, выключил плиту, спотыкаясь добрался до своей комнаты. Стягивая с себя одежду, я продолжал шепотом сокрушаться:

– Бракованные макароны… Ну это ж надо… Подумать только- бракованные макароны! Нонсенс! Паноптикум, мать твою!

Потом, спустя семь или восемь часов нервного и душного сна, я встану, в одних трусах доковыляю сначала до ванны, чтобы плеснуть в оплывшее лицо холодной водой, а затем и до кухни, где буду минут пять с видом уставшего от жизни мыслителя стоять над кастрюлей, так и оставленной мной вчера на плите, и смотреть на плавающие в ней каминные спички…

Но это будет потом. Где-то совсем в другой вселенной. А сейчас я просто закрою глаза, и, несмотря ни на что, усну.

Глава 3. Не пилот.

В свой вполне заслуженный выходной, уже третий подряд, я с самого утра бесцельно шатался по пустой квартире, в поисках подходящего для такого прекрасного дня занятия. Раза два или три забредал на кухню, пил воду, смотрел в окно, возвращался в комнату, рассеянно переключал телевизионные каналы, листал какие-то книги, выдергивая первые попавшиеся предложения то из одной, то из другой, и вновь шел на кухню. Вместе со мной, шаркая и крехтя, по квартире шаталась хромая, горбатая и крайне недружелюбная совесть.

– Займись делом,– шамкала она своим мерзким беззубым ртом.

– Отстань,– огрызался я.

– Посмотри, на кого ты стал похож,– не унималась она,– любовь похерил, талант пропил, а денег как не было, так и нет.

– Отстань, говорят тебе!

– Ты всегда был раздолбаем, но с честью и достоинством. А теперь превратился в унылое серое чмо.

Вместо привычного для таких ситуаций матерного ответа, я оделся, обулся, вышел на лестничную клетку, запер дверь, и, с лёгкой стремительностью сбежав по ступеням, толкнув тяжёлую подъездную дверь, направился в ближайший магазин. " Должен же порядочный, уважающий себя человек иногда ходить в магазин?– думал я находу, напевая себе под нос что-то беззаботно мажорное,– и не в круглосуточный посреди ночи за добавкой или сигаретами, а, как и положено, за продуктами и прочими необходимыми для нормального, среднестатистического существования вещами". Мне было приятно осознавать, что, наконец, нашел правильное и хорошее дело- значит, найдутся и ещё. Выходной ведь! Столько можно всего полезного и правильного сделать!

Однако, войдя в магазин, я в растерянности замер, словно бы оглушенный пёстрым товарным изобилием. Мимо меня, неодобрительно косясь, скользили целеустремлённые хмурые люди, уверенно берущие что-то то с одной, то с другой полки, ибо, как и подобает взрослым и здоровым особям их вида, они шли сюда не просто из желания привнести в свой день правильности и полезности, а за вполне конкретными вещами, то есть по необходимости. Я же все стоял и горестно задавался вопросом- как определиться, чего хочешь в жизни, если не можешь решить даже, что тебе нужно в продуктовом? Ко мне подошла молодая девушка в униформе обслуживающего персонала, и недружелюбно осведомилась, не нужна ли мне помощь, от чего я окончательно стушевался, занервничал, схватил с первой попавшейся полки пару носков, суетливо расплатился на кассе, и побежал домой, чувствуя себя трусливым солдатом, дезертировавшим с поля боя.

А дома, разумеется, уже поджидала, сидя на пороге, ехидная старуха совесть.

В общем, после длительных душевных терзаний, я поехал на работу- заниматься. Добравшись же, долго курил у входа, обсуждая с каждым проходящим мимо коллегой последние новости, потом пил кофе в буфете, улыбаясь Настеньке и обсуждая с ней тяжёлые погодные условия наших широт, и лишь после этого дошел до гримёрки, разложил инструмент и принялся извлекать из него разнообразные звуки, долгое время ленясь приступить к работе над каким-нибудь серьезным и сложным произведением.

Дверь скрипнула, в гримёрку вошла Тамара- крупногабаритная дама того самого, изумительного возраста, маленькие радости которого ограничиваются удачной покупкой свинины, прополкой дачных грядок под задушевные завывания радиоприемника, и громогласным порицанием целующейся в общественном транспорте молодежи. Возможно, ее бы давно уже списали в тираж, если бы не боялись мятежа стада таких же, вроде бы борозды не портящих, но и давно уже особой пользы не приносящих старых кляч. Их терпели по привычке, как терпят наличие в доме какой-нибудь доисторической мебели, передающейся по наследству. Выкинуть ее- значит выказать свое приступное неуважение к семейному прошлому.