Константин Чубич - Гастролеры, или Возвращение Остапа

…Полупустой автобус вдохнул в себя очередную порцию пассажиров. В отличие от гремящего и скрипящего, как старая телега, трамвая, шины бесшумно и неприхотливо пожирали дорогу.

Тут в проём задней двери ввалился торговец пернатой твари на «Привозе». Он был пьян. Отсутствие клетки и, собственно, попугая указывало на то, что товарно-денежный обмен прошёл успешно.

Жульдя-Бандя порывался окликнуть старого знакомого, но степень опьянения последнего не позволяла надеяться на то, что тот его вспомнит. Впрочем, если бы это и произошло – возникало сомнение, что он способен на членораздельную речь. Торговец попугая, обеими руками схватившись за стойку, покачивался из стороны в сторону, недвижимым мутным стеклянным взором уставившись в заднее стекло.

Две старухи рядом, держась за поручни, вели свои старушечьи беседы о разлагающемся обществе, развратной молодёжи, пустых никчемных глупых зажравшихся правителях. Появление в будний день пьяного пассажира в какой-то мере подтверждало это, и пожилые дамы, соотнеся его к разделу о «разлагающемся обществе», принялись дискутировать на тему прямого влияния алкоголя на разрушение семьи и семейных ценностей.

Впрочем, у того семьи могло и не быть, но он, наверняка, пил с теми, у кого она была, и, хоть и косвенно, вносил свою лепту в разрушение этих самых семейных ценностей. Старухи стали ненавязчиво переходить на личности, поскольку «жалить» реального разлагателя, заметим, уже вполне разложенного общества сподручнее, чем виртуального. Они стали попеременно, но как-то невзначай, между прочим, покусывать нетрезвого гражданина.

– Понедельник, а он пьяный, – заметила седая высокая, в оранжевом выцветшем сарафане, величиною тональности, способствующей быть услышанной ближайшими пассажирами.

Собеседница в соломенной шляпке, с бакенбардами до самых скул, согласительно кивнула и, пожалуй, громче, чем требовалось, подтвердила: «Как зюзик». Она не знала значения этого слова, однако оно было общеупотребительным для усиления степени опьянения.

– А дома, поди, отца ждут…

– С работы, – предположила пожилая дама в шляпке.

– Дети.

– Бедные дети, – старуха с бакенбардами отправила сочувственный взгляд в общественность, поскольку сочувствовать коллективно куда приятнее, чем в одиночестве. На глазах образовалась стеклянная наволочь, и она обняла пассажиров чистым светлым христианским взором повторно.

Торговец попугая краешком сознания понимал, что наносит непоправимый вред обществу. Он виновато захлопнул створки глаз, хотя не исключено, что у него были более приземлённые мотивы. Вероятно, ему просто хотелось спать.

– А жена? Накорми, обстирай, уложи спать…

– Бедная женщина, – вторила пожилая дама в шляпке, в очередной раз отправившись за поддержкой к соотечественникам.

Старухи, сознавая, что для борьбы с этим общественным пороком одного сочувствия недостаточно, перешли в решительное наступление.

Высокая седая отобразила на лице окончательно-непримиримый оттенок, в котором читалось – «Пьянству – бой!»

– И вот такая пьяная рожа ввалится в дом…

– Да ещё начнёт руки распускать! – женщина с бакенбардами отправила во внутренность «Икаруса» теперь уже ультимативно-категоричный взор, наполненный фразой: «Враг не пройдёт!»

Пассажир, нитью поверженного алкоголем сознания понимая, что старые ведьмы топчут его биографию, повернув голову, накинул на них покрывало презрительного пренебрежения.

Седая, в оранжевом выцветшем сарафане, принялась насыщать предстоящие события интимными подробностями:

– И жену будет бить, сволочь!.Или старуху-мать.

Дама в соломенной шляпке посчитала, что избитых старухи-матери и жены для сюжета недостаточно и не вызовет должного презрения пассажиров. Лицо её покрылось кошенилевыми брызгами ненависти, вспыхнувшими на старческих бледных щеках.

– И детей станет бить, детей, скотина! – истерично завизжала она с таким откровенным презрением, будто как минимум одного из них он уже начал избивать.

Старухи, выговорившись, замолкли. Хотя, вероятнее всего, они взяли тайм-аут для того, чтобы продолжить сюжетную линию, насыщая её отягощающими вину подробностями.

Пьяный гражданин с усилием поднял голову. Натруженно повернул в сторону старух. Взглядом, полным ненависти, обнял одну, затем вторую:

– Шоб вы всрались! – громко, на весь автобус протрубил он.

На мгновение зловещая тишина окутала утробу кроткой единицы общественного транспорта. Стал слышен грохот протекторов. В следующую секунду взрыв хохота, обрушившись на ни в чём не повинный «Икарус», разорвал святую девственность механического курятника.