Андрей Женин - От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов

Все отношения «по блату» можно разделить на две группы: «дружеские» и «коммерческие».

«Дружеские» отношения – это когда у меня есть товарищ, например, директор магазина. Мне нужны модные брюки, которых, понятное дело, нет в широкой продаже. Я обращаюсь к товарищу, и он мне из дружеских побуждений дарит или по себестоимости продаёт те самые брюки.

«Коммерческие» отношения, в свою очередь, тоже можно разделить на две группы.

Первая – это отношения типа «ты мне – я тебе». Предположим, я директор продуктового магазина, а Вы – промтоварного. Вы мне добываете шубу для жены, а я Вам взамен – колбасу, икру и крабов в эквивалентных по цене количествах. Или моя дочь хочет поступить в медицинский институт, а Вашего сына надо пристроить на работу в посольство Мавритании. Я помогаю Вашему сыну, Вы – моей дочери.

Вторая – отношения типа «товар-деньги». У меня есть дефицитные брюки, государственная цена которых пятьдесят рублей. За пятьдесят рублей у меня их, конечно, нет. Но за сто есть! Или если даже их «совсем нет» сегодня, вы даёте мне сто рублей, и завтра они будут!

Во всех этих товарно-денежных цепочках ключевую роль играл завмаг. Это такой маленький князёк на вверенной ему государством территории, который получал весь дефицит, распределял его, решал, кому чего сколько и по какой цене продать. Продавцам тоже кое-что доставалось от знатного пирога, но лишь жалкие объедки со стола всемогущего хозяина. Поэтому иметь своего завмага почиталось большим счастьем для любого совка. В конце концов, даже если сегодня вам не нужна шуба, её всегда можно обменять на колбасу и билеты в театр!

Но вернёмся в кабинет терапевта Гореловской ЦРБ.

«Завмаг – это хорошо», – подумал я и участливо спросил:

– Чем, девушка, я могу быть Вам полезен?

При слове «девушка» Степанида Антоновна стыдливо покраснела и произнесла громким шёпотом:

– Клянись, что никому не скажешь.

– Могила, – ответил я почему-то тоже шёпотом.

Она подскочила ко мне и вцепилась в отворот халата. Я попытался было вырваться, но силы оказались явно неравными, и я смирился с неизбежностью.

– Ты умеешь лечить… ну, эти болезни? – спросила она.

– Какие болезни? – не понял я.

– Ну, эти… Которые там… – ответила «Брунгильда» и ткнула себя между ляжек, каждая из которых по ширине обхвата дала бы фору столетнему дубу.

Тут я догадался, что какой-то очень смелый самец умудрился мало того, что вступить в интимную связь с этим мастодонтом, так ещё и заразил её нехорошей болезнью! «Бедняга, – подумал я. – Если он ещё здесь, его надо срочно разыскать и объяснить, что появление в радиусе ста километров от Горелово может оказаться последним событием в его удалой жизни». Однако положение Степаниды было незавидным: она не могла обратиться с такой болезнью ни к кому из местных врачей. Это же позор! Навсегда! Ко мне она пришла от безысходности, ведь я чужак и вряд ли буду распространяться, особенно если об этом просит завмаг.

– Разумеется, я Вам помогу, – сказал я с достоинством. – Я сам схожу в аптеку и всё куплю, Вам не надо светиться.

– Спасибо, – выдохнула она с облегчением. – Сколько я тебе должна?

– Только за лекарства. Я ведь тоже смогу к Вам обратиться?

– Конечно, в любое время дня и ночи.

И это оказалось как нельзя кстати. В Горелово была страда. Страда – время уборки урожая. Урожая чего – мы так и не поняли, вроде бы, ничего интересного в округе не росло. Но на время страды, длившейся целых два месяца, в деревне устанавливался сухой закон. В магазине вообще не продавали спиртного. Нас, однако, это уже не касалось. Излеченная Степанида Антоновна снабжала нас горючим бесперебойно и по себестоимости. Иногда даже со скидкой, причем большой. Всё, как положено. Ты мне – я тебе!

Как-то утром после активного отдыха с перерывами на кратковременный сон под палящим солнцем на берегу реки мы обнаружили нашего друга Рыжего с физиономией вовсе не рыжей, а ярко-красной, как задница молодой макаки. Он, как и всякий светлокожий блондин, сгорал на солнце моментально и весьма обстоятельно. При этом любое движение и прикосновение даже лёгкой одежды приносили ему настоящие муки. Мы поняли, что он не транспортабелен и абсолютно не способен к любому виду труда. Как люди весьма сердобольные, мы наполнили холодной водой большую бочку и поместили в неё нашего несчастного товарища. Тот благодарно скривил подобие улыбки и задремал, напоминая своим положением аллигатора, поджидающего несчастную жертву. Только вот ничего хорошего нашему аллигатору ждать не приходилось…