Андрей Женин - От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов

– Врач. Хирург, – ответил наш проводник.

– ?????

Мы были в шоке.

Как выяснилось, Стахан Иванович закончил Курский медицинский институт и по распределению приехал в Горелово. Его сопровождала супруга Марина и двое детишек, девочек-погодок трёх и четырёх лет соответственно. Марина по образованию была бухгалтером, однако по специальности не работала и сидела с дочерьми. Сам Стахан слыл человеком правильным и подавал большие надежды. Он не курил и совсем не употреблял спиртного, его скарб в основном состоял из книг – медицинских и художественных. Он, когда не был занят на приёме или в операционной, постоянно читал. В хирургии у него получалось все легко и просто, видимо, таланта он был недюжинного, образование имел достойное и постоянно пополняемое, да и руки у него росли из нужного места.

Дружбы Стахан особо ни с кем не водил, поскольку народ вокруг подобрался изрядно пьющий и интеллектуально убогий, ему не чета. И всё кончилось бы хорошо, если бы не Марина… Жена то ли исходно была, то ли от скуки и однообразия деревенской жизни стала полной противоположностью своему мужу. Она безбожно пила всё и со всеми подряд, а напившись, устраивала оргии с первыми попавшимися под руку самцами любого возраста и чина. О детях и муже женщина периодически забывала, неделями не бывала дома и ночевала неизвестно где. Бедный Стахан работал, как проклятый, один воспитывал детей, а в свободное время читал. Только времени этого становилось всё меньше. Так продолжалось несколько лет, даже рождение мальчика неизвестно от кого лишь на пару месяцев заставило Марину прервать разгульную жизнь.

Стахан Иванович терпел молча. Он всё меньше и меньше читал, пока не прекратил совсем, ходил неряшливо одетый и… начал в одиночку выпивать: сначала только водку раз-два в неделю, потом водку и портвейн четыре-пять раз, потом всё то же и пиво сверху ежедневно. Оперировал он по-прежнему хорошо, лишь иногда, перебрав, допускал небольшие просчёты, впрочем, существенно не влиявшие на течение болезни. Но однажды произошло непоправимое. Его собственная старшая дочь заболела аппендицитом, диагноз был поставлен с опозданием. Оперировать взялся сам Стахан, хотя пьян был изрядно и на ногах держался с трудом. Его уговаривали отказаться от сомнительной затеи, но тщетно… Что уж он сотворил не так, в чём ошибся, никто не знает, да только девочка умерла прямо на операционном столе. Смерть дочери перевернула всю жизнь и без того несчастной семьи. Марина резко завязала с выпивкой, публично прокляла мужа и через несколько дней уехала из Горелово в неизвестном направлении, забрав с собой оставшихся детей.

А Стахан… От него больше никто и никогда не услышал ни одного внятного слова. Он пил, не просыхая, а начиная трезветь, пил снова. На работу ходить перестал. Все попытки товарищей и коллег образумить его ни к чему не привели. Думали даже поместить бедолагу в психиатрическую больницу, да в радиусе ста километров ничего подобного не обнаружили и отступили вовсе.

Так и ползал он уже почти восемь месяцев от дома до больницы, кувыркался, матерясь, возле любимой лавочки, периодически, наверное, что-то ел и забывался тяжёлым, недолгим сном, чтобы потом проснуться, ухватить бутылку дрожащей рукой и продолжить своё бессмысленное существование. Окружающие его жалели, но со временем привыкли и стали относиться к бывшему хирургу как к некоему постоянному неодушевлённому атрибуту своего быта. А про Марину в Горелово больше никто не слышал.

– Жаль мужика, – пробормотал Рыжий, дослушав до конца трагическую историю бывшего хирурга. – Всегда говорил, всё зло от баб!

– Ладно тебе, от них не только зло всё-таки! – примирительно проговорил Саня. – Пошли смотреть больницу.

Я позволения сказать, «корпуса» больницы мало отличались друг от друга. Они представляли собой деревянные бараки с обшарпанными дощатыми полами в коридорах, в кабинетах врачей и в палатах на восемь-десять человек, где стояли койки времён, наверное, ещё Первой мировой войны. На вид они напоминали гамаки; при попытке улечься на пружинистое ложе «мягкое место» даже не очень габаритного пациента оказывалось в опасной близости от пола, надо признать, начисто вымытого. Процедурные кабинеты и операционные были сплошь покрыты местами потрескавшимся кафелем с непонятным рисунком, стёршимся от времени и частого мытья. Поликлинический корпус отличался отсутствием окафеленных помещений и палат, зато здесь находился небольшой актовый зал с подиумом и трибуной, над ними висели кумачовые лозунги: «Слава КПСС!» (кстати, «Слава КПСС» – это совсем не еврей и даже вовсе не человек, это значит СЛАВА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!) и «Да здравствует советский народ – ВЕЧНЫЙ строитель коммунизма» (выделено мною, я подумал, что при товарище Сталине за такое могли и расстрелять!).