Петр Ингвин - Истории, пожалуй, круче, чем у Вашего браузера. Сборник рассказов

– Ты же любишь его. – Ощущения заставляли сердце Виктора биться люстрой об пол, и только разговоры сбивали накал. – Любишь так, что при выборе «он или все остальное» даже не задумаешься. Почему же?

– Потому что он – единственное, что есть, что было и что будет. Ради него все отдам, на все пойду. Он – мои потрясающие восходы и до изнеможения сладкие закаты. Безоблачные дни, не повторяющие друг друга, и «ночи, полные огня». Мой редкий лед и частый жар. Обнимать его – держать в руках весь мир. Любить Ярика – это обрести смысл жизни.

Приторные фразы пролетали мимо ушей, Алина говорила искренне, но говорила не о том.

– Ревнует к каждому столбу? – шумно дыша, выпихнул из горла Виктор.

– Никогда. Я не даю повода.

Это так. Проще экскаватор заставить летать, чем раскрутить Алину на маленькое удовольствие. Тем непостижимее происходящее. Но больше не хотелось ни говорить, ни думать – только чувствовать. Только двигаться. Только наслаждаться моментом. Виктор ушел в ощущения, с головой окунулся в их вкус, цвет и аромат, утонул в них… Цепная реакция снесла последние барьеры, прихожую сотрясло рычание, перешедшее в вой дикого опустошения.

Виктора с силой отпихнуло, Алина распрямилась освобожденной пружиной.

– Мне пора.

– Когда? – спросил он. – Когда увидимся еще раз?

– Никогда. Я приходила из-за Ярика. – Алина умолкла на миг, вести беседу и одновременно изворачиваться всем телом, возвращая обтягивающую ткань на место, оказалось сложно. – Он не верил, что у нас с тобой ничего не было.

Виктор включил свет, чтобы Алина привела себя в порядок.

– Спасибо. – Она сосредоточенно покрутилась перед зеркалом и достала расческу. – Ярик всегда просчитывает на сто шагов вперед. Он знает все. Не было случая, чтобы он был неправ. – Вернув прическе приемлемый вид, Алина огладила платье и еще раз придирчиво оглядела себя. – Ярик не переживет, если поколебать эту уверенность. Факт, что между мной и тобой ничего не было, означал, что мой мужчина ошибся. Если ошибся в одном – есть вероятность, что ошибается в прочем. Мироздание рухнет и погребет Ярика под обломками. Он не сможет быть прежним. Начнет сомневаться во всем. Станет как все. – Виктора коснулся прощальный поцелуй в щеку. – Я не могла этого допустить.

Дверь открылась, Алина сказочным видением выпорхнула наружу. Уже на площадке она обернулась и закончила со счастливой улыбкой:

– Теперь он идеален.

Суставы предсказывали погоду лучше умников из телевизора, дружба с тростью давно представлялась ногам разумной идеей, а душа по-прежнему мечтала о чуде. Увы, седеющая голова знала, что чудес не бывает. Затянувшееся ожидание начала чего-то светлого неотвратимо превращалось в ожидание конца. Кого выбрала моя Лялечка, девица-краса, на которую заглядывались лучшие люди города? Непутевого Гришку-Исусика, подвинутого на религии. Я возражала, даже не пришла на свадьбу. С тех пор дочка и зять живут отдельно, в далеком городишке, куда Гришку отправило служить церковное начальство. Рождение внучки ничего не изменило. Я ждала, что Лялечка одумается, вернется, и у нас начнется нормальная жизнь, но… «Религия – опиум для народа». Засосало по самое не балуй.

Лялечка устроилась воспитателем в детский сад, я следила за ней и внучкой издалека. Так прошло долгих восемнадцать лет. Когда Лялечки не стало – сказались последствия тяжелых родов – я работала в составе ООНовской делегации, металась между Женевой и Нью-Йорком с судьбоносными для планеты проблемами. Приехать на похороны не получилось, иначе карьера полетела бы к чертям. Но она и так полетела, спровадили меня на пенсию, едва позволил возраст. А что делать на пенсии? Кошку завести и цветы разводить? Не мое это. Думаю: надо Варьку из захолустно-ритуальных дебрей изымать, пока наш святоша ее в монашки не определил. Мне правнуков увидеть хочется. Не сейчас, конечно, а в принципе.

Новый Год – идеальная дата. В полдень тридцать первого декабря я выехала в аэропорт из пораженной предпраздничной лихорадкой столицы. Подарки, каких сроду не видывали в обреченном на штурм захудалом городишке, заполнили несколько сумок. Неподъемный хамон-иберико (с таким окороком в руках даже самый плюгавый Давид любому Гераклу Голиафом покажется), гигантская «таблетка» пармеджано-реджано (твердого, как камень, и тающего на языке с искрящимся хрустом, не передаваемым словами и не поддающимся подделке), баварские колбасы (ароматные, манящие, взятые списком, без разбору)… В самолете соседом оказался основательно наотмечавшийся Дед Мороз в украшенном снежинками тулупе и шапке, с накладной бородой.