- Мы политикой не интересуемся, - прервал Малышку Еремиас, намереваясь встать на ноги.
- Я тоже, - ответил Малышка Лехтинен. - У нас в приюте разговоры о политике запрещены под угрозой наказания. А сослать человека - раз плюнуть. На прошлой неделе государственная полиция отправила в ссылку восьмидесятилетнюю старуху, которая тайно носила красную нижнюю юбку, а одного парализованного старикашку, назвавшего откормленную в нашем приюте свинью именем Вихтори, посадили в карцер за оскорбление великого вождя народа.
Еремиас многозначительно кашлянул:
- Я уже говорил, что меня политика не интересует.
- Ссылка - это не политика, - ответил Малышка Лехтинен, - в Финляндии она лишь увеселительная поездка. Надо же когда-нибудь и беднякам прокатиться бесплатно на автомобиле? Но почему вы, дорогие господа, такие хмурые? Надеюсь, я вас не обидел? О, понял, понял! Вы жаждете музыки. Вижу это по вашим одухотворенным лицам. Музыка - явление небесное. Она нужна людям любого возраста. Сыграю-ка я вам свою последнюю симфонию, которую сочинил в память о немом кино. Извольте, господа.
Малышка Лехтинен пружинисто вскочил и низко поклонился. Прошелся несколько раз по струнам мандолины и промурлыкал мелодию. Он напоминал актера, для которого игра на сцене - работа, а работа - всего лишь игра. Внезапно он отбросил в сторону свой инструмент, случайно попав им в пустую канистру из-под спирта, вытащил из нагрудного кармана губную гармошку и заиграл. Это, видимо, была "Симфония слез", ибо глаза музыканта тут же стали влажными. Колени его то сгибались, то разгибались в такт звукам мелодии, а губная гармошка, подобно пестику маслобойки, перемещалась из одного уголка рта в другой.
- Вот так, господа хорошие. Это было allegro non troppo. Играл ли я всю жизнь на губной гармошке? Нет, дорогие слушатели. Только четыре года. До этого играл на скрипке почти двадцать лет. Но если бы вы знали, сколько я заглотнул за эти годы горячительных напитков! Однако я не жертва вина, я его друг. Жертва вина? Чушь! Я жертва механизации, грамофонных пластинок. Ну, что вы понимаете в музыке? Достаточно покрутить ручку, заставить пластинку вращаться - вот вам и музыка. Ну да ладно… Ведь если я на скрипке сыграю "Крейцерову сонату" Бетховена, вы только покачаете головой и скажете: "Ах, сумасбродный Лехтинен, оставь скрипку, купи губную гармошку, или трубу, или же саксофон. Либо играй на танцульках. Будь таким, как Матти Юрван или Мальмстен и Пеккаринен". Ну и что? Купим итальянскую губную гармошку, у нее есть мажор и минор. И заиграем или запоем. Если вы, господа хорошие, позволите, то…
Песней в радость я твой вечер превращу,
Крепко руки на груди скрещу.
Вот в долине появилася бутылка,
Благодарю господ и горло полощу.
Когда хмельной встречается с хмельным,
Земная скорбь и горечь исчезают.
О дева! Объятия твои - алтарь,
А груди, будто клавиши органа, вдохновляют.
- Пианиссимо, пианиссимо! - воскликнул Еремиас. - Нельзя так шуметь. Мы живем в правовом государстве…
Еремиас посмотрел на Йере, который осторожно встал на ноги и обеспокоенно осматривался. Во время представления Малышки Лехтинена они оказались в плотном кольце. Кругом стояли все дети Денатуратной, женщины, а также трое мужчин. Малышка Лехтинен был оскорблен восклицанием
Еремиаса. Он засунул гармошку в карман, поднял с земли мандолину и начал новую песню:
Я так мал,
О-о, хи-и-о хей…
Музыкант, охваченный восторгом, не заметил, что отец и сын Суомалайнены выскочили из круга и быстрыми шагами пошли по направлению к Гармонике.
Импи-Лена, высунувшись в окно, заслушалась песнями Малышки Лехтинена и не заметила, как вошли мужчины, уселись за стол и жадно принялись за еду. Только после того, как Аманда Мяхкие громко постучала в дверь и спросила у Еремиаса о судьбе алюминиевого блюда, Импи-Лена, вздрогнув от неожиданности, повернулась лицом к комнате.
- Да, хорошая песня, - с чувством вздохнула она.
- Я поставил его хозяйке на подоконник, - ответил Еремиас. - Огромное спасибо.
- Что, что такое? - насторожилась Импи-Лена.
- Прекрасное блю…
- Блюдо или тарелка? - язвительно произнесла Аманда, обращаясь к Импи-Лене. - Я предложила господину перекусить, ибо обед у вас всегда запаздывает…
Аманда с надменным видом покинула комнату. Импи-Лена уставилась ей вослед и зло прошипела:
- Опаздывает? Вонючая баба, дерь…
- Хватит! - прервал ее Еремиас. - Это интеллигентный дом, и здесь даже не произносят: "Вонючее дерьмо".
Читать дальше