Геннадий Тарасов - Sex-shop «Шалунья»

Славик сделал широкий охватывающий жест:

– Да, что угодно! Белье, вот, красивое…

– Белье? И трусы есть? Стринги? Очень хорошо! Давайте вот эти красные, триумфальные, с бабочкой.

Славик потянулся за указанной вещью.

– Понимаете, – начал он вкрадчиво, достав указанный раритет, – наши трусики – это скорей символ, чем белье. В этих, например, кроме бабочки и трех резинок ничего нет…

– Символ? – неожиданная мысль захватила мужчину врасплох, но он был не из тех, кого можно было вот так, за здорово живешь обезоружить с налёта, и с мыслью он справился. – А ведь верно! Символ! Символ любви, победы, капитуляции – чего угодно! И чем меньше в них материи, тем более весом сам символ. Подарите женщине трусы, и она, по крайней мере, умолкнет на час–полтора, будет соображать, что бы это значило, что за символ?.. Заверните!

Он расплатился и, сунув пакет в карман пиджака, направился к выходу, бормоча себе под нос: «…бабочка… хм… бабочка…»

У самой двери Славик настиг его вопросом:

– Простите, пожалуйста!

– Да? – мужчина, тяжело развернув корпус, оглянулся, на сколько позволило достоинство и тело.

– Ответ. Ответ на вопрос. Что вы узнали?

– За что мне все это? А ни за что, в том–то все и дело! Нас, каждого, в любой момент вот так может взять в оборот за то лишь, что мы живем на белом свете. Каждого. И зачета за это испытание не бывает, то есть каждого может колбасить столько раз, насколько у него хватит сил и терпения. Хотя, быть может, я ошибаюсь. Может быть прав тот, кто утверждает, что наказания без вины не бывает. Тогда виной может служить лишь сама жизнь или способ ее проживания. Живешь – плати, страдай. И встряски нам устраивает мастер встрясок для того, чтобы мы поняли, осознали, наконец, для чего живем. Мы для того и живем, чтобы понять, для чего живем. Но я, кажется, еще не понял этого. Значит, не избежать мне другой веселой ночки. Так что – ждите в гости, не исключено, что наведаюсь к вам еще раз, дорогу теперь знаю.

Славик кисло улыбнулся в ответ. Эта улыбка не сходила с его лица целый день. А вечером дома жена встретила его словами:

– Ты чего это светишься, как надраенная пуговица? Снова налопался?

– Нет еще, – отбился Славик, – но мысль твоя мне нравится. Правильная мыслишка.

За ужином он налил себе стопку под пристальным, скорей неодобрительным, чем доброжелательным взглядом своей благоверной. Хлопнул и сразу почувствовал, как водка провалилась в ощущаемую им в себе внутреннюю пустоту, которая враз заполнилась теплым потоком искрящихся, как ему виделось, угольков.

– Скажи, Лилька, – спросил обреченно Славик, – я сильно перед тобой виноват?

– Конечно! – привычно ответила жена. – Ты мне всю жизнь перепахал. И по гроб жизни теперь мне обязан.

Она, как показалось, странным образом улыбнулась и подмигнула ему.

И тотчас вслед за этим из теплой только что пустоты потянуло холодом и ужасом неотвратимости.

Славик торопливо перекрестился. Левой, с непривычки, рукой.

Кое–что из практики тантрического секса

Пластмассовый кролик без устали долбил свою пластмассовую подружку в догистайле. Большая красная морковка исправно погружалась в широкое гнездо, не требуя смазки или чего–нибудь возбуждающего – только подзавода. И Славик давал им этот подзавод. Желтыми мозолистыми пальцами, едва ощущающими маленькую белую пимпочку, он раз за разом накручивал заводную пружинку. Повинуясь движущей силе пружины, кролик – самец послушно покрывал свою подругу, и их остренькие ушки выражали готовность, и их остренькие мордочки выражали покорность… А, может быть, и ничего не выражали. Даже скорей всего им было все равно.

– С подзаводом – каждый сможет, – уныло думал Славик, имея в виду, прежде всего, себя и свою вчерашнюю невнятную сессию.

Он вздохнул почти надрывно и потянулся к игрушке, чтобы дать очередного пинка ожидающему его кролику, но рука зависла на полпути, поскольку взгляд его наткнулся на встречный взгляд некоего бородатого субъекта.

По спине Славика прополз легкий, знаете ли, озноб. Он реально слегка испугался. Чуть–чуть. Потому что этого бородача не должно, не могло здесь быть. Еще миг назад магазин был пуст – только Славик и кролики. И – что же это? – колокольчик над дверью не звякнул, хотя, по идее, обязан был. И все же субъект был здесь со своей бородой в крошках от бублика, надгрызенный кусок которого торчал из кармана плаща. Он просто возник, материализовался из воздуха таинственным образом.