Сюзанна Энок: Шалунья

— Перестань глазеть по сторонам, Кит! Мы уже почти пришли. — Обернувшись, Стюарт Брентли раздраженно взглянул на дочь, еще ниже надвинул на глаза промокшую бобровую шапку, и они пошли дальше под проливным дождем по темной улице.

Как ни хотелось Кристин Брентли получше рассмотреть достопримечательности города, она послушно последовала за отцом Они свернули на широкую улицу, освещаемую газовыми фонарями и вспышками молнии. Много лет прошло с тех пор, когда она в последний раз приезжала в Лондон, и те немногочисленные здания, которые Кит могла бы узнать, были скрыты пеленой дождя, не прекращавшегося с того момента, как они с отцом сошли с парохода в Дувре.

— И вовсе я не глазею по сторонам, — возразила девушка, клацая зубами. — Я замерзла.

— Я не хотел брать извозчика на Мейфэр, — заметил Стюарт. — Пришлось бы просить его отвезти нас на Парк-лейн, а это в такой поздний час…

— Могло бы привлечь к нам ненужное внимание, — договорила за него Кристин. Она вытерла затянутой в перчатку рукой мокрое от дождя лицо и спросила: — Ты и в самом деле думаешь, что граф Эвертон нас примет?

Отец обернулся:

— Он передо мной в большом долгу. Примет непременно.

— Хорошо бы, — вздохнула Кит, и в этот момент над их головами прогремел гром. — Не хотелось бы, чтобы мы напрасно притащились сюда из Парижа.

— Я бы ни за что этого не сделал, не будь на то чертовски уважительной причины.

Кит чихнула и поморщилась: не хватает только простудиться.

— Я знаю, — ответила она.

Принимая во внимание то, как ее отец ненавидел Англию, его возвращение в Лондон свидетельствовало о чрезвычайной необходимости этого путешествия. От этого зависела их жизнь, сказал он дочери, и она в этом нисколько не сомневалась.

— Надеюсь, ты помнишь, что тебе надлежит делать? — заметил Стюарт.

— Помню, — ответила Кит. Она замешкалась, но, увидев, что отец, не останавливаясь, продолжает идти вперед, бросилась за ним вдогонку. — Но мне не нравится шпионить.

— Я и не заставляю тебя шпионить, Кит, — сердито возразил Стюарт. Похоже, проливной дождь смыл последние остатки его терпения. — Фуше мне голову оторвет… нам обоим головы поотрывает, если эти чертовы англичане опять перехватят его груз. Все, что от тебя требуется, — это узнать, что за мерзавец действует против нас, чтобы я мог либо дать ему на лапу, либо перехитрить. Это называется не шпионством, а… — поколебавшись, он ухмыльнулся, однако зеленые глаза его по-прежнему остались холодными, и договорил: — а хорошим бизнесом. Никакого вреда от него не будет, а вот денег у нас в карманах явно прибавится. — Он взглянул на показавшийся огромный особняк из белого камня и бросил: — Надеюсь, это тебя устраивает?

— Да, конечно, — ответила Кит, пытаясь подавить панику, охватившую ее, как только они с отцом вошли в открытые ворота и направились по короткой подъездной аллее. Дом графа Эвертона был огромным даже по лондонским меркам и самым большим и величественным из всех, встретившихся на их пути от Пиккадилли, где они вышли из наемного экипажа, до Парк-лейн.

Стоя перед изящными резными мраморными колоннами Кейл-Хауса, Кристин вся дрожала от холода и страха, несмотря на то что была одета в теплое пальто, сюртук и панталоны, впрочем, уже промокшие насквозь. Если бы особняк не произвел на нее столь ошеломляющего впечатления, предстоящее задание и роль, которую ей надлежало играть, показались бы ей намного легче. Оставалось лишь верить отцу, неоднократно заявлявшему, что никаких затруднений не возникнет.

Взявшись за тяжелый медный дверной молоток, отец постучал. Звук этот эхом пронесся по всей округе и стих, заглушаемый дождем и ветром. Дверь никто не открыл.

Нахмурившись, Стюарт постучал снова, на сей раз громче.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он. — Филипп всегда с началом лондонского сезона открывал Кейл-Хаус и никогда не жил в Эвертоне во время парламентских сессий.

Кит пожала плечами, скрывая облегчение. Дело, которое возложил на нее отец, было не из легких, не какая-то там мелкая кража и не жульничество при игре в карты.

— Уже довольно поздно, отец… — начала было она. но в этот момент дверь бесшумно отворилась — похоже, петли были хорошо смазаны — и на пороге возник человек в роскошной ливрее дворецкого, ночной рубашке и шерстяных домашних туфлях.

— Слушаю вас, — изрек он, одарив нежданных гостей мрачным взглядом, показавшимся им благодаря его странноватому одеянию не таким мрачным.