Лион Измайлов - Засланцы

– Крепись, Леонид, – поминутно говорил он. И в сторону окружающим: – Вот это артист! Сколько лет на сцене, а перед выходом волнуется. Не боись, Лёня, все сбудется.

Вечер был организован традиционно. Вышел культурник, объявил, с кем сегодня встречаются зрители. То есть объявил всё, что только можно: и лауреат премии, и народный артист, и заслуженный деятель – полный набор. Зрители, естественно, бурно аплодировали. Затем пошли ролики, то есть фрагменты из фильмов, а потом на сцену под гром аплодисментов вышел сам «Куравлёв». Выход «Куравлёва» культурник сопровождал криками в микрофон:

– Нет, это не море вышло из берегов! Не снежная лавина в горах! Это отдыхающие дома отдыха «Спартак» встречают своего любимца – Леонида Куравлёва!

«Любимец» очень смущался, и публике это нравилось. Нравилось, что он, вот такой знаменитый и в то же время простой, не задаётся и говорит, как все, – маловразумительно.

Синичкин же перед вечером вспомнил подобные встречи с киноартистами, вспомнил, что в таких случаях говорили любимцы публики, и поэтому сказал:

– Нам, артистам, всегда волнительно встречаться с вами, зрителями, поэтому, может быть, вы будете задавать мне вопросы, а я буду отвечать.

И сразу ему стали задавать вопросы:

– Как вы стали артистом?

– Расскажите о своём творческом пути.

– Ну что вам сказать, – начал входить в роль Синичкин. – Я с детства хотел быть то лётчиком, то врачом, а потом подрос и понял, что могу быть только артистом и тогда сбудутся все мои мечты: я смогу быть и лётчиком, и врачом. Вот я и поступил в театральный институт.

Кто-то из зала крикнул:

– А я читал, что вы ВГИК закончили!

Синичкин на миг смешался, но нашёл выход из положения:

– Я и говорю, поступил в театральный институт, а закончил ВГИК, потому что уже на третьем курсе понял, что жить не могу без кино. Потому что кино – самый массовый вид искусства. Ну вот, закончил я институт, потом работал и стал парикмахером, – вдруг неожиданно для себя сказал Синичкин.

– Кем-кем? – переспросили из зала.

– Артистом стал. – Синичкина аж в жар бросило, поэтому он поспешил продолжать: – Вы не думайте, что артистом быть легко. – А далее Синичкин стал вспоминать чужие байки о том, как трудно живётся им, артистам, как они в холод лезут в прорубь, в пургу замерзают, по восемнадцать раз снимаются в одном кадре – и всё это ради самого массового из искусств, ради кино.

– Если так трудно, взяли бы да бросили! – крикнул из зала какой-то зануда, но на него тут же зашикали, а какая-то женщина даже сказала:

– Люди мучаются, страдают, чтобы потом такие, как вы, удовольствие получали. Люди ради искусства стараются.

– Да, да, – не унимался зануда, – а денежки-то небось лопатой гребут!

На него опять зашикали, но вопрос остался висеть в воздухе, и какой-то мужчина встал и оформил его словами:

– Вы меня, конечно, извините, мы с полным уважением относимся к киноискусству, но всё-таки какая у вас, у артистов, зарплата? Ну, если вы свою не хотите назвать, то какая, допустим, у других? А то у нас спор – одни говорят, у вас зарплата, а другие спорят, что артисты после концерта всё, что в кассе, между собой делят.

Синичкин не знал, что говорить. Смешался, начал что-то лепетать, потом вдруг ясно и чётко ответил:

– Зарплата у нас от выработки – сколько клиентов обслужил, столько и получишь, ну и от качества. Клиент если доволен, то всегда приплатит, хотя лично я никогда сверх не беру.

В зале никто ничего не понял, но последние слова так понравились, что все зааплодировали. А потом кто-то вдруг спросил:

– Ваше хобби?

И Синичкин тут же ответил:

– Дамские причёски.

Зал был в недоумении.

– Ну да, люблю женщинам причёски делать.

И так как зал продолжал молчать, Синичкин сказал:

– Не верите? – И, обращаясь к сидящим, произнёс: – Вот если есть желающие, я могу продемонстрировать. Но чтобы понятнее было, мне нужны особые волосы. Вот как у вас. – И Синичкин показал на подмосковную учительницу.

Надя на сцену не шла, её подталкивали:

– Идите, идите, артист просит.

– Ну как вам не стыдно, вы же всех задерживаете! Надя вышла, и Синичкин показал всему залу, что он может сделать при помощи одной расчёски. Он продемонстрировал всем, как меняется внешность женщины в зависимости от её причёски. То есть он зачёсывал волосы в одну сторону – и лицо становилось одним, в другую – и лицо становилось другим. И, делая всё это, он тихо разговаривал с Надей, говорил ей о том, что не хотел её обидеть, просил о свидании. И когда она не согласилась, вмиг сделал ей такой начёс и хотел уже проводить со сцены, но вернул и вмиг уложил волосы так, как было лучше всего. И успел сказать ей среди аплодисментов: