Владимир Сумин - Байки из мавзолея. Роман в анекдотах

— А что на севере?

— Там день — полгода. Устроим отменную иллюминацию.

— Вас же со всех сторон окружают враги!

— У нас есть секретное оружие.

— Какое?

— Пророем каналы, повернем реки вспять. И обрушим на наших противников весь Северный Ледовитый океан с водой, айсбергами и белыми полярными медведями.

— Как же вы намерены осуществить столь грандиозные задачи?

— Под руководством нашей славной коммунистической партии!

— Ага! — хором подтвердили запорожцы со стены.

— Я всегда считал себя фантастом. Но самый большой в мире фантаст — это вы!

— Нет, батенька. Мы — реалисты. И сумеем воплотить все, что наметили.

На вокзал Герберта Уэллса отвезли на большой черной машине. Вернувшись домой, он все-таки дописал свою статью «Россия во мгле». И погрузился в большую работу.

Он не стал сочинять продолжение ни о войне землян с марсианами, ни о вечном хлебе. Он стал писать о будущем, в котором все людское сообщество разделится на две группы — элоев и морлоков.

Дни элоев протекали в безделье и праздности. Они рвали цветы, плели из них венки. Играли на музыкальных инструментах и читали друг другу стихотворения.

Жизнь их казалась яркой и безоблачной в лучах сияющего на голубом небосводе солнца. День проходил, солнце пряталось за горизонт. Элои ложились спать. А в наступившей темноте на земле наступала совсем другая жизнь.

Из страшных темных подземелий на землю вылезали другие представители человечества — ночные люди, морлоки.

Они были некрасивы, неказисты, уродливы. Они оставляли на земле приготовленную ими еду для элоев, постиранную и заштопанную одежду, начищенные сапоги. Они чинили жилье и убирали сухие увядшие венки.

Выполнив свою работу, они взимали с элоев кровавую безжалостную дань. Они утаскивали в свое мрачное убежище дневных людей, которых убивали и сжирали.

— Бертик, кто сумел возбудить в тебе столь ужасную фантазию? — спросила прочитавшая книгу супруга.

— Россия, мамочка, Россия!

— Как?

— Я ничего не придумал. Я только описал возможное коммунистическое завтра.

— Элои, у которых жизнь вечный праздник, — это понятно. Но откуда взялись эти мерзкие твари — морлоки?

— Оттуда же, мамочка, оттуда! Там на каждом углу висят дурацкие лозунги: «Партия — наш рулевой!»

— И что?

— С будущим рулевых — все ясно. А я еще подумал: что будет с теми, кто сидит на веслах?

Теплыми летними вечерами после работы народные комиссары собирались в Тайницком саду. Они рассаживались за простыми деревянными столами на строганых деревянных лавках. Они отдыхали.

Цюрупа организовывал пиво и все, что к нему полагалось. Яков Свердлов обеспечивал молоденькими подавальщицами. За Луначарским оставалась культурная программа.

Бывшие революционеры не спеша потягивали пиво и разделывали нежных розовых креветок и красных клешнястых раков. Они обстукивали жесткую воблу о спинки лавок и сочно обсасывали соленые янтарные спинки, нагнетая тягу к пенному напитку.

А за высокой кремлевской стеной люди, слыша стук, уважительно замечали друг другу:

— Наши-то, поди, все коммунизм мастерят!

— Неугомоны!

Барышни сноровисто меняли грязную посуду на чистую, уносили остатки еды и приветливо улыбались, когда маршалы трудового фронта пощипывали их за бедра. Было хорошо…

Не пил только нарком продовольствия Цюрупа. Он свою долю передавал в детские дома. Он вообще постоянно кому-то что-то передавал. Возле места его службы взад-вперед днем и ночью сновали грузовики.

Потом начинали песни.

— Вечерний звон… — заводил тучный Луначарский.

— Дон, дон! — хором подпевали ему коллеги.

— Вечерний звон…

— Дон, дон!

— Как много дум…

— Дон, дон!

— Наводит он…

— Дон, дон!..

Слитно и уверенно звучали голоса. Сила и мощь ощущалась в подпевках. И чувствовалось, что много, ой как много еще наворотят совсем недавно вышедшие из тюрем государственные мужи. И сколько сил и здоровья они отдадут, чтобы никогда не вернуться на узкие нары, к вонючей параше и злым вертухаям.

Потом переходили к своим, революционным.

— Вышли мы все из народа… — зычно запевал нарком просвещения.

Остальные тоном ниже продолжали:

— Дети семьи трудовой…

А Луначарский речитативом на их голоса накладывал свое:

— И больше никогда туда не вернемся.

Он истово крестился. И соратники осеняли себя крестным знамением.

В песнопениях не участвовали только двое: пролетарский вождь и страж революции. Они и на отдыхе продолжали трудиться, решать важные государственные дела.