Игорь Иртеньев - Зеленый портфель (из журнала Юность 1989 год)

А пока после того, что испытала рука моя, мои тело, голова, душа моя, мне как божий день стало ясно, что, если на свете существуют такие строки — „Я помню чудное мгновенье“, — возиться со своими стихами не имеет никакого смысла.

Я зачеркнул свое прошлое. Чем заполнить будущее, сделалось мне теперь совершенно ясным.

О, это был нелегкий путь!..

Казалось бы, к моим услугам все десять томов полного собрания сочинений А. С. Пушкина. Ни один наркоман не имеет под рукой такого количества своего излюбленного наркотика. Но чем я расплачивался за это!..

Долгими ночами я сидел за изящным столиком пушкинских времен (я выменял его у одной старушки на финский раздвижной обеденный стол), изредка вскидывал курчавую голову к потолку, и снова склонялся над листом толстой желтоватой бумаги (я купил ее у девяностовосьмилетнего старика, в юности он мечтал стать писателем, но так и не решился измарать ни одного листа), и чиркал в нем длинным гусиным пером (время от времени мне приходилось ездить за этими перьями в деревню). Соседи, свершавшие свой ночной путь к узенькой дверце в конце коридора, проходя мимо моей двери, видели под ней полоску света и, естественно, не могли не заглянуть в замочную скважину — чем же там занимается их странный сосед?.. Утром на нашей коммунальной кухне меня встречали их шуточки типа: „Александр Сергеевич, вы сегодня опять „Я помню чудное мгновенье“ написали?..“ „А „Семнадцать мгновений весны“ — это тоже ваше?..“ Выхватив из духовки недопеченную картошку (всем известно, что печеная картошка — любимое блюдо моего кумира), я выбегал из кухни, вслед мне неслось: „А духовку за вас гасить кто будет — Пушкин?“

Я перестал пользоваться кухней. Ел, что придется и где придется. Чаще всего я заходил в пирожковую на Невском, где-то я прочитал, что в этом доме на балах не раз бывал Александр Сергеевич…

Любил я также посидеть в буфете кинотеатра „Баррикада“. Вальяжно расположившись за шатким столиком, пожевывая бутерброд с пластмассовым сыром, заедая его зелененьким жухлым яблочком, я представлял

Быть может, в этом самом кубе пространства, принадлежавшем французскому ресторатору мсье Талон, в этом самом воздушном объеме лет сто пятьдесят тому сидел курчавый господин и маленькой серебряной вилочкой пытался подцепить ломтик лимбургского сыра… Нынче же здесь сижу и блаженствую я.

И мне вовсе не мешают выстрелы, доносящиеся из зрительного зала, где идет очередной детектив — эти выстрелы кажутся мне хлопаньем пробок от шампанского, и я даже понемножку хмелею…

И вот, наконец, наступил день. когда весь этот маскарад принес мне первые плоды.

Это случилось в начале октября. Ранним утром, пока не проснулась наша прекрасная квартирка, я принял холодный душ, крепко растерся махровым полотенцем, надел чистое белье и подсел к своему письменному столу. За окном медленно кружил желтый лист, в голове моей тоже возникло легкое кружение, пальцы правой руки беспокойно зашевелились, нашарили гусиное перо, на секунду повисло оно над бумагой, потом покачалось над ней и вдруг быстро вывело: „Октябрь уж наступил— уж роща отряхает…“ И дальше полетело, полетело вперед, изредка заносясь на поля и оставляя там беглые рисунки. Женские ножки… какие-то диковинные птицы с хищными клювами… мужская голова с бородкой… опять птичьи крылья… Что происходило в этот момент со мной, вы уже знаете, лишний раз описывать не буду.

Очнулся я, когда была поставлена последняя точка и перо отлетело на край стола. Еще долго пришлось мне сидеть в неподвижности, пока отдельные части моей плоти медленно возвращались на свои места. Когда сила земного притяжения снова стала действовать на меня, я, с трудом преодолевая эту силу, встал, на чугунных ногах протопал к книжному шкафу, взял с полки второй том сочинений поэта и с этой тяжелой ношей вернулся к столу. На триста восьмой странице я нашел стихотворение „Осень“ и стал сверять его текст с моей рукописью.

Все было слово в слово. Правда, в самом начале не хватало эпиграфа из Державина: „Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?“. И в конце… У Пушкина после слов „Громада двинулась и рассекает волны. Плывет. Куда ж нам плыть?“ в книге стояли точки, а у меня было: