Олег Батлук - Мистер Эндорфин

«Извините, книга на руках».

В моей голове мгновенно промелькнула сценка, как я вылетаю со второго курса Университета и иду в армию. И я сказал:

«П….ц».

Впервые в жизни — не про себя. Вслух. Громко.

Статная седая дама в очках посмотрела на меня.

Посетители читального зала Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М. И. Рудомино, сидевшие поблизости от стойки выдачи, подняли от книг головы, многие убеленные сединами, чтобы посмотреть на меня. Интеллигентные голуби, обитавшие в окрестностях «Иностранки», пролетая мимо окон свернули свои и без того свернутые шеи, чтобы посмотреть на меня. Моя офигевшая душа на мгновение покинула тело, чтобы посмотреть на меня.

Я судорожно перебирал в голове варианты спасения ситуации, вспоминая имена античных философов на букву П, которыми можно было замаскировать мое высказывание, мол, вы не так меня поняли. Но Парменид, Платон, Плотин, Плутарх и даже Пифагор были очень далеки по звучанию от слова «п….ц».

Мне оставалось только стоять и неинтеллигентно потеть.

«Абсолютно с вами согласна», — внезапно ответила статная седая дама в очках.

Я сглотнул слюну.

«Я неоднократно просила руководство заказать дополнительные экземпляры этой книги».

Пока я соображал, что же это, люди добрые, такое делается, позади меня кто-то вежливо кашлянул.

Я обернулся.

У меня за спиной стоял пожилой мужчина с седой бородой, в очках в роговой оправе, сияюще-интеллигентный. Скорее всего, это был профессор. Возможно, даже академик.

Я не сомневался, что сейчас он вызовет меня на дуэль.

«Простите, молодой человек, что вмешиваюсь», — начал он.

Нет, подумал я про себя в своем классическом нетерпеливом стиле, он меня сразу на месте пристрелит, без всякой дуэли. Как бешеную собаку.

«Я абсолютно разделяю ваши чувства, — столь же неожиданно, как и библиотекарь, продолжил профессор-академик, — со мной также неоднократно случались подобные казусы. Если вы позволите, в качестве альтернативы я мог бы порекомендовать вам вот этого автора…»

И профессор-академик написал на бумажке каллиграфическим почерком какое-то имя.

И я вдруг понял, что окружающие меня люди живее, чем я думал. И вовсе они не тени на белом полотнище в кинозале на первом сеансе фильма братьев Люмьер.

«П….ц» оказался просто нехорошим словом у меня в голове, от которого каждый раз вздрагивала интеллигентная старушка моей психики. В мире снаружи все было гораздо светлее, богаче и гостеприимнее, чем рисовалось мне в кромешной категоричности моего внутреннего «п….ца».

После того случая я все же остался достаточно нетерпеливым. Я по-прежнему порой бежал впереди хоровода.

Зато я стал гораздо менее унылым. Я научился приправлять черствую горбушку уныния домашним вареньем оптимизма. Рецепт прост: толстый-толстый слой варенья оптимизма на горбушку уныния, в пропорции 10 к 1, так чтобы по краям стекало и потом еще пришлось бы облизывать пальцы.

Фактически я начал медленно превращаться в бабочку Мистера Эндорфина.

Эндорфины повсюду. Они летают в воздухе, невидимые, так же, как и бактерии. Цветущие легкие вдыхают первых, увядшие — вторых.

Как-то раз я отдыхал на море, за границей, на острове. В смысле — не как Робинзон Крузо, а цивилизованно. Все было включено, кроме мозга. Он, как и полагается на отдыхе, был выключен.

В лобби отеля я ждал своих, которые замешкались. Замешкались где-то на полчасика, как обычно мешкают свои, если в их состав входит хотя бы одна жена.

Наблюдая за неспешной пандообразностью курортной жизни, я обратил внимание на странную мизансцену. В одном из нескольких лифтов, расположенных в лобби, стоял мужчина. Он был один. Судя по виду, иностранец. То есть он был трезв и не кричал «Спартак-чемпион». Точно, иностранец.

Мужчина был очень полным. Не просто милым толстячком или стройняшкой с брюшком (есть такой распространенный тип мужской фигуры), а внушительно полным. Он стоял в этом лифте на первом этаже и никак не мог уехать наверх. Потому что двери лифта, начав закрываться, каждый раз останавливались на полпути и открывались обратно.

И я понял, что лифт не был рассчитан на большой вес этого огромного человека.

Огромный человек явно не понимал, что происходит. На его лице читалось недоумение. При этом он стоял, не шелохнувшись, тихонько, покорный судьбе. В гигантских шортах-парашютах, в необъятной майке с каким-то веселым принтом, розовощекий, круглый, будто рисованный персонаж из доброго мультика. Беспомощный и непоправимо одинокий.