Олег Батлук - Мистер Эндорфин

Я рассказал. И про «при исполнении», и про курскую магнитную аномалию, и про пистолет за поясом сзади. Бабка внизу тоже внимательно слушала.

«Надо же, — задумчиво произнес дед, — за поясом сзади. Как это он еще жопу себе случайно не отстрелил, дружок твой?»

Он зашелся в беззубом квакающем смехе. Но вдруг осекся и закричал:

«Ты куда Петровна, куда ты, бестолковая?»

После моего рассказа бабка действительно внезапно засуетилась и выбежала из купе.

Минут через десять она вернулась и решительно заперла дверь изнутри.

Я засыпал, представляя, как пьяный Колобок, ушедший и от дедки, и от бабки, неприкаянно катается где-то там по просторам поезда.

Я не проснулся — очнулся. Так приходят в себя приговоренные утром в день казни.

Поезд стоял. Было светло. В окне я узнал Курский вокзал. Я посмотрел вниз.

У столика сидел Колобок. Напротив него расположился милиционер. Он что-то писал на бумажке.

Дед с бабкой стояли в коридоре и с интересом наблюдали оттуда за происходящим через открытую дверь купе.

Я не сразу заметил второго милиционера, который ползал на четвереньках по полу, заглядывая под нижние полки.

Неизвестно, из каких сусеков выскребли нашего Колобка, но было ясно одно: он так и не протрезвел. Пунцовый румянец по-прежнему алкогольно пылал на его щеках.

«В каких органах вы служите? Где именно вами были потеряно табельное оружие?» — монотонно спрашивал милиционер за столиком, очевидно, не в первый раз.

Колобок безуспешно пытался собрать глаза в кучу.

«Опа, есть!» — вдруг сказал второй милиционер, вылезая из-под нижней полки.

В руках он держал пистолет. Черный, увесистый, похожий на ТТ, насколько я мог судить со своими скудными познаниями.

Второй милиционер повернулся к бабке с дедом, которые просунули головы в купе и уже почти свернули свои лебединые шеи.

«Женщина, это вы нас вызвали?» — обратился он к старушке.

«Да, это я!» — гордо ответила бдительная гражданка.

«Дед, занял бы ты уже чем-нибудь свою бабку», — сказал второй милиционер, направил пистолет в стену и нажал на курок.

Старушка взвизгнула.

Из дула черного увесистого пистолета, похожего на ТТ, вылетела струя воды.

«Это что же это, водяной, что ли, детский, что ли, игрушка, что ли», — запричитала старушка, постепенно осознавая бездну своего падения.

Первый милиционер в сердцах швырнул ручку об стол.

Колобок выпрямился и довольно отчетливо произнес, внезапно протрезвев:

«Сыночку вез. Гостинчик».

И зарыдал.

За спиной причитающей бабки в беззубом хохоте беззвучно зашелся дед: я испугался, что на этот раз он дохохочется до инфаркта.

Наши детские фобии — как вкрапления болот в лакированных проспектах взрослости.

Вся моя пьер-ришаровость — родом из детства. Она соткана из множества маленьких фиаско лучезарных Аленов Делонов.

Сколько себя помню, я боялся милиции. С пеленок. Нет, я не угонял чужие коляски, не уклонялся от уплаты алиментов своим многочисленным детсадовским женам, не беспредельничал в песочницах. Но, видно, родительские страшилки про «дядямилиционер тебя заберет» сделали свое дело. Уже в четыре годика я панически ныкался в кусты при виде милицейского уазика. Такой конченый четырехлетний урка-рецидивист.

Во взрослой жизни эти страхи только усилились. Милиция в нашем районе лютовала. По рассказам моих дворовых товарищей. Я сам милицейской лютости на себе не испытал, так как ныкался по кустам, благо навык был отполирован с младых ногтей.

Однажды волки позорные замели моего кореша Сему. Замели почти в буквальном смысле. Сема беспробудно квасил три дня, и милиция обнаружила его на спортивной площадке, лежащего ничком в шесть утра. Предполагаю, что теоретически у правоохранителей могла возникнуть версия про спортсмена, сорвавшегося с турника. Но запах неспортивного поведения, исходивший от Семы, ее немедленно опроверг. Сему замели в «уазик» с земли вместе с первыми желтыми листьями и окурками: дворник, подметавший палисадник неподалеку, наверняка оценил технику милиционеров.

Сема вернулся во двор через сутки, к большому разочарованию его матушки: она надеялась, что его продержат пятнадцать.

«Били?» — спросил я друга.

«А то!» — гордо ответил Сема.

Я пристально рассматривал приятеля в поисках следов насилия бездушной системы над лирическим героем. Но не смог обнаружить ни синяков, ни кровоподтеков. Более того, Сема выглядел в несколько раз лучше, чем до попадания в милицию. Похоже, дружок на киче неплохо отоспался.