Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

«Не могу, дорогой. Жена самому дает на день семьдесят копеек», — сказало его выразительное лицо.

«Бестия» — подумал Никодим Николаевич, человек яркий своей обыкновенностью, глядя на замдира по науке Бабийко. «Замыслил свою докторскую делать на материалах Плужинского. Ух, как трудяга-то оразу осунулся. Очки сваливаются».

Под кафедрой, где теплились огоньки стенографисток, «не приходя в сознание», бешено вибрировала пухленькой ручкой Наталья Вадимовна.

«Только и работают в институте — она да завлаб Плужиноиий. Снимут тебя, голубь, на этом вот ученом совете».

Наталья Вадимовна была такой женщиной, что при виде ее хотелось причесаться. Никодим Николаевич причесался и подумал:

«Вот бы жениться. И дочь твою, Вадим, оттяпал Никодим», — стихосложил он. «Тогда со своей разводиться. А формальности? Эти юристы — не могут выдумать гибких форм…»

Никодим Николаевич, конечно, пытался бороться со сном. «Когда в клетке с носорогом или на ученом совете, главное — не уснуть», — внушал он себе.

Но… Поначалу показывали бокс. Будто очень удобно лежит он на мягком ковре. В состоянии гроги. И склонилась над ним Наталья Вадимовна.

— Ника, я согласна. Только не задерживайся, — посмотрела она на часы.

— Форма брака? — лежа спросил Никодим Николаевич.

— Гибкая, — и, вдруг, ка-ак даст прямой левой. И летит он, вроде, и падает в сберкассе у окна оплаты коммунальных услуг.

В отличие от всех граждан Никодим Николаевич очередей не любил и даже во сне попытался развестись без очереди. В хвосте зашумели:

— Хужей нету, как разводють али эта… маиредити-вы выправляють!

Поокольку Никодим Николаевич был симпатичный, высунулась кассирша:

— Вам, бабуся все услуги обсчитывать, а ему развестись только!

Касса зашумела внутри, фиолетовый штамиик насекла и тут, вроде бы, он на вокзале, где сезонки продают.

— Мне, — говорит, — в брак вступить бы.

— Туда и обратно? Форма какая?

— Гибкая. 14Б. Невесту зовут…

— С 1 января, гражданин, брачные свидетельства выдаем обезличенные. 14Б, — справилась кассирша, — это на шесть месяцев. Давайте четыре десять.

И отрезает ножницами, как на плацкарте, лесенкой справа, и отдает.

Тут бы Никодиму Николаевичу радоваться, а его совесть грызет. А в чем дело, понять не может. И тут стукнул он себя по лбу:

— Старухе-то не сообщил. А она, поди, сейчас суп-пюре для меня готовит.

И чтоб травмированную старухой совесть облегчить, кинулся к автомату.

— Так и так. С 17.00 мы с тобой в разводе. Суп-пюре отпадает.

А в трубке не то лает кто-то, не то рыдает. И у него в носу щекотка. Думает, какие же я теперь слова на прощание старухе скажу?

— Не расстраивайся, — говорит. — Я буду, — всхлипнул, — за телефон платить.

— Да куда он мне, — плачет старуха на проводе. — Сниму я его теперь…

У него аж испарина: брак-то туда-ОБРАТНО!

— Не снимать! Я против! — закричал. И понял, что проснулся.

Никодим Николаевич открыл глаза и увидел лес рук в единогласии.

— Вы против отстранения Плужинского?! — обратился к нему Бабийко.

— Я тоже пготив, гешительно пготив, мивосгивые госудаги! Да-с, — затряс головой нынездравствующий Тяньшаньск'ИЙ.

Начался гвалт. Председатель потерял управление пробкой графина…

— Вы спасли мне лабораторию! — жал потом руки Никодиму Николаевичу Плужинский и хотя теперь голова у завлаба тряслась, как у Тяныианьского, очки не сваливались и боевито сверкали протертыми стеклами.

А потом Никодим Николаевич руководил наукой в нашем институте.

Его посадили в кресло замдира за принципиальность и нетерпимость ко всему тому, что в отдельных случаях на местах порой еще.

Звонок и надрывный голос в трубке:

— Ваш водитель привез 10 ящиков простокваши..

Ваш? Водитель?! Надо отрезать: «Это частная квартира». Но угадывается конфликт, а я любопытен.

— …а у нас 25 ящиков порожней посуды — принимаем от граждан без ограничения, — а он забирать отказывается!

Это не просто конфликт. Это — драма. Ко мне взывала гибнущая за стеклотару добродетель.

— Передайте трубку водителю, — строго сказал я.

— Водитель Карпухин слушает.

— Примите посуду.

— Дык…

Начальство, если оно настоящее, немногословно и злодей Карпухин слышит, конечно, сейчас частые гудки.