Миервалдис Бирзе - Розовый слон [сборник]

Привидение Варнав, будучи экзистенциалистом, утверждая себя, опять постучал изнутри по крышке гроба.

— Каким было ваше самочувствие потом? — поспешно спросил я, потому что лишний опыт никогда не помешает, к тому же я охотно ем горошек в салате:

— Скажу одно: после смерти я стал гораздо более самостоятельным. Даже жены больше не боюсь, не говоря уже об автоинспекторе или министре лесного хозяйства. Вы писатель, Как звать вашего начальника?

— Настоящего начальника вроде нет ни одного, но на самом деле их очень много: издатели, редакторы, читатели…

— Видите ли, я чувствую себя так, как чувствовали бы вы себя, если бы не надо было бояться редакторов, издателей и тех, которые подписываются именем "Читатель".

— И никто не хватился, когда хоронили, что в гробу — одни лишь бренные останки минус привидение?

— Нет! Все были подвыпивши и заняты земными делами. Сперва управляющий этим заведением кладбищенский сторож Ремикис продавал моей жене свечи, бывшие в употреблении уже два раза, потому что при выносе гроба сгорает совсем немного, ну, разумеется, домой никто огарки свечей не возьмет… А когда все собрались там, где сейчас стоите вы, и отпеватель в том числе, то спохватились, что двадцать человек, вместо взятых, знают всего две-три песенки, да и то светских, так как компания была навеселе. К тому же каждый помнил свою песню, такую, которую, в свою очередь, забыл сосед. А без музыки выносить тело нельзя, это они знали свято. Стали срочно искать оркестр. Но городской оркестр в тот день праздновал двадцать пятый юбилей и дул себе в усы, а не в трубы. Второпях разыскали четырех стариков, тех самых, которых возила по всем районным кладбищам. Меня записали третьим. В очередь, как к зубному врачу. Перед погребением в связи с холодной погодой эта четверка затребовала еще бутылочку спирта, чтобы влить его в свои трубы, иначе, мол, трубы замерзнут… Когда я был уже зарыт, все вошли сюда и в моем присутствии получили от жены сорок рублей. Друзья несли гроб и восхваляли бога, а не меня, за то, что гроб был такой легкий. Ну, это вроде бы и все. С тех пор я стал регулярным привидением.

— Но разве… никто вас еще не засек?

— Хе-хе — а как же! — В щели гроба показался костлявый палец, указывающий на другое крыло часовни. — Кладбищенский сторож Ремикис, подвыпивши так же как и вы, заметил меня, когда я по привычке в двенадцать ночи парил в сторону уборной будто бы покурить. "Эйдис, — сказал я тогда, — или ты резервный гроб больше не трогаешь, потому что там живу я, или же обгорелые свечи продаешь в последний раз. Твоя коза больше не будет щипать мураву на кладбище, иначе я награжу ее молочным параличом. Если ты не хочешь, чтобы у кладбищенского колокола, на котором ты зарабатываешь по трешнице, случайно отвалился язык, с резервного гроба крышки не снимай!.." Мы уживаемся.

— Но — вы прописаны? Только тот является человеком, в данном случае полноправным привидением, кто имеет прописку. В милиции знают?

— Знают. По ночам иногда сижу на крыше, особенно в такие ночи, когда мимо проходит моя вдова, ибо я обещал свести с ней счеты. Докладывали обо мне. Но сельский Совет и милиция не могут ко мне подступиться: в законах привидения не предусмотрены. Загляните в уголовный кодекс на букву "п". Все… прием окончен…

С грохотом захлопнулась крышка гроба. Теперь я четко расслышал, как на кладбище пел петух. А мне хотелось узнать от привидения еще многое… Хотя бы вот что: существуют ли привидения женского пола? А характер у этих привидений такой же, как у женщин?.. И насчет профсоюза, и еще кое-что.

Я не успел дойти до дверей, как они отворились сами, и меня ослепил свет, гораздо более яркий, чем луч луны на полу.

— Неужто вы, товарищ поэт, и есть тот самый?… — спросил кто-то крайне изумленный. Сквозь ослепительный свет я разглядел милицейские пуговицы и кокарду на шапке.

— Какой тот самый? — с тревогой спросил я.

— Тот, про которого мне доносила гражданка Варнава. Тот храбрец, который ночью в пиджаке и в рубашке без порток бегает по кладбищенской ограде; тот, который сидит на крыше часовни и сучит в воздухе босыми ногами. Этого я никак не ожидал от представителя творческой интеллигенции!

Я понял, что дело становится серьезным.

— По ночам я сплю в постели, а не на крыше. Женщины могут подтвердить… На крыше я вообще не могу сидеть кружится голову. Не могу усидеть даже на спине лошади.

— На лошади не сможете, этому я верю, потому что гонорары поэтов не такие, чтобы содержать лошадь. Однако будет лучше, если вы признаетесь сразу. Сообщим только в Союз писателей, а там, может быть, это дело замнут.