Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

Обычно зал снимается вовремя или почти вовремя. Но стулья почему-то вовремя не прибывают. А если и прибывают, то попадают в какое-то невидимое место, о существовании которого никто не подозревает.

Пришел человек на доклад или спектакль, купил билет, вошел в зал и остановился, как вкопанный. На билете ясно и точно указаны ряд и номер места. Но это, как теперь принято выражаться, явный отрыв от действительности. На самом деле, нет ни рядов, ни мест, ибо нет стульев. Даже самому опытному устроителю эмигрантских вечеров, собаку съевшему на сохранении в чужой стране священного пламени родной культуры, нельзя пронумеровать места без стульев.

Стоят беспризорные люди, оглядываются по сторонам, ищут глазами распорядителей. Прогуливаются по залу взад и вперед, вокруг да около. Заглядывают в разные углы.

Кому-то удается где-то обнаружить табуретку. Он ее бережно приносит в зал, ставит в центре и усаживается на нее.

Увидев сидящего на табуретке посетителя, распорядители начинают волноваться. Действительно, где же стулья? Почему их нет?

Распорядители смотрят на часы. Пожимают плечами.

— Иван Васильич! Вы заказали стулья?

— Конечно! Заказал! Что за вопрос!

— Где же они?

После некоторого глубокого размышления Иван Васильевич констатирует факт:

— По-видимому, не привезли еще.

Проходит десять минут.

Распорядители опять смотрят на часы и пожимают плечами. Где стулья?

— Иван Васильич, вы уверены, что заказали стулья на сегодня вечером.

Иван Васильевич обижается. Он обводит своих коллег презрительным взором и уходит.

Один из посетителей, тоскливо слоняющийся по коридору, вдруг наталкивается на стулья. Он стремглав бежит в зал, чтобы сообщить распорядителям радостную новость.

Но распорядителей и след простыл.

Они разбрелись по разным углам в поисках стульев.

Посетитель, чувствующий себя настоящим капитаном Куком, выходит из зала и возвращается с двумя стульями — одним для жены, а другим для себя. Он ставит оба стула перед табуреткой. Господин, сидящий на табуретке, сердито поднимается, берет табуретку и ставит ее перед обоими стульями. Так два стула и табуретка, в порядке вражеского несосуществования, начинают друг друга перегонять, пока не заходят в тупик.

На одном вечере, на котором должен был выступить и я, ко мне подошла некая дама и негодующе сказала:

— Я пришла специально вас послушать. Я уже здесь около часа, а сесть негде.

Я почувствовал себя неловко и пошел искать для дамы стул. После долгих поисков я нашел в подвальном помещении стул, хромавший на одну ногу. С тех пор, каждый раз, когда меня приглашают выступить на каком-либо вечере, я приношу с собой два-три стула для моих многочисленных поклонниц или поклонников, пришедших специально меня послушать.

Со временем распорядители тоже обнаруживают местонахождение стульев и начинают их расставлять в зале.

Стулья, берущиеся на прокат, всегда складные. Открываются они со страшным скрипом, режущим слух людям с чувствительными нервами.

Как только стулья появляются в зале, публика стремглав на них набрасывается.

На сцене появляется певица (если концерт) или докладчик (если доклад), но вначале, из-за скрипа стульев и шарканья ног, их не слышно.

Когда все, наконец, расселись по местам, обнаруживается, что двум десяткам посетителей приходится стоять: не хватило стульев.

Распорядители опять начинают метаться в поисках стульев.

Певица (если концерт) продолжает петь. Докладчик (если доклад) продолжает говорить.

Вдруг раздается оглушительный грохот.

Кто-то из посетителей на мгновение поднялся, и его стул этим ехидно воспользовался, чтобы самостоятельно вернуться в свое первобытное складное состояние.

Когда мне говорят, что такой-то вечер имел шумный успех, я точно могу себе представить, что на нем произошло.