Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

— Нельзя ли, — взмолился я, — выкачать для меня хотя бы одну чашку кофе из бочки счастья? На то, ведь, она и бочка счастья.

Тут-то меня и попытались выпроводить из залы.

Кстати, об этих самых бочках счастья на наших «чашках чаю». Во-первых, они не бочки. Во-вторых, они не счастья. Вы даже представить себе не можете, сколько несчастий мне эти бочки счастья причинили на моем веку. Только это из совсем другой оперы. Если хотите знать точно, это из оперы «Сорочинская ярмарка».

Не путайте вечера с буфетом с «чашками чаю». Совсем другая разница, как мы изысканно выражались в гимназические годы.

Программы вечеров с буфетом и «чашек чаю», правда, одинаковые. Даже, можно сказать, те же самые. Певец. Певица. Другой певец. Другая певица. Конферансье, так и брызжущий остроумием. На вечерах с буфетом публика запасается едой перед началом программы, а потом пополняют запас во время спектакля. В то время, как певица исполняет тоскливую арию из «Тоски», или певец поет на манер Вертинского «Ваши пальцы пахнут ладаном», гости жуют — громко и смачно. Порой так громко и так смачно, что заглушают аккомпанемент. И все время снуют взад и вперед между своими столиками и буфетом.

На «чашках чаю» публика ведет себя иначе. Она сидит на месте. Взад и вперед бегают хозяйки.

Певец поет: «Ничего теперь не надо нам, ничего теперь не жаль…»

Но он ошибается. Кому-то чего-то еще надо.

— Хозяюшка, — кричат одни гости, — у нас сахару нет; нам нужен сахар.

А другие кричат:

— Миленькая! Нам нужны лимоны. Их на нашем столе нет.

— Сливки, — орут третьи. — Где сливки? Как можно пить чай без сливок?

И кому-то чего-то всегда жаль.

— Смотрите, какое печенье на тот стол поставили. А у нас на столе сущая дрянь.

«Сам Господь по белой лестнице поведет вас в светлый рай», — настаивает певец.

До меня доносятся слова от соседнего столика:

— Кстати, почему устроители «чашек чаю» неизменно выбирают для них мрачные помещения с темными лестницами?

Мне всегда хотелось быть древним римлянином. Правда, в истории древнего Рима я не особенно горазд. Как-то так вышло, что когда мы в училище проходили курс древней истории, я как раз увлекся новейшей историей в лице товарища, учившего меня дуться в очко. Известно, что очко и древняя история, как принято теперь выражаться на литературном языке, друг с другом не перекликаются.

И, вот, по части древней истории я оказался не ахти каким докой. Но это никогда не мешало мне предаваться мечтаниям о своей жизни в древнем Риме.

Я патриций. Живу в эпоху Нерона. Зовут меня Третий Семестр. Я из старинного влиятельного рода, который дал Риму трибунов, ликторов, дикторов, сенаторов, центурионов, скорпионов, консулов, проконсулов и ребусов. Моего отца звали Примус Семестр. Мать моя была Агриппина Главк, дочь знаменитого военачальника Коленкора Главка, одержавшего историческую победу над мятежными рабами во время восстания, известного под названием «Седьмая Всесоюзная Спартакиада».

Я принадлежал к золотой римской молодежи, которая жила припеваючи. Потомки золотой римской молодежи, жившей припеваючи, стали тенорами итальянской оперы.

У меня был близкий приятель, Веспасиан Вирус. Он не так давно развелся со своей женой и стал вольноотпущенником. Мы были сильно привязаны друг к другу.

Как-то вечером, гуляя по Аппиевой дороге, возле шлагбаума, заламывая котелки, как два испытанных остряка, мы столкнулись с Акцией. Акция была известной гетерой. Гетер в Риме можно всегда узнать по серым гетрам, которые они носили. Помните, как написал Овидий: «Гетры серые носила, шоколад «Миньон» жрала…»

— Камо грядеши? — спросила Акция, увидев нас. — Кво вадис?

— Гуляем, — ответили мы.

— Сик трансит, — пожелала нам Акция успеха.

— Где Глория? — спросили мы Акцию.

Глория Мунди была жрицей храма Весты. Жрицы храма Весты всегда дружили с гетерами. У них много общего.

— Глория пошла в цирк. Я тоже иду туда. Там будет большое представление. Цезарь обещал народу семь зрелищ и два фунта хлеба в неделю. Он тоже ожидается в цирке.

— Повадисуем тоже в цирк, — сказал мне мой приятель Вирус. — Аве, цезарь, моритури тебе кланяются…

Цирк был переполнен. Все места на галере и галерке были уже заняты. Нерон возлежал в императорской ложе. По обе стороны цезаря стояли его главные телохранители Оболтус и Лапидус. Петроний, покуривая папирус, читал Нерону выдержки из Апулея и Водолея. Мы с Веспасианом Вирусом нашли себе место на галере. Акция пошла отыскивать свою приятельницу Глорию Мунди.