Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

Но что гяурам жалким до Корана?
В словах Пророка что гяур поймет?
С пути Аллаха клеветой, обманом
Гяур сведет доверчивый народ.

Чтоб сохранить Священное Писанье
Веков на двадцать или двадцать пять,
Гяуров к высшей мере наказанья

Хасдрай приговорил: четвертовать.
И ереси чтоб положить конец,
Сослал овец заблудших в Сол-Овец.

Был при Хасдрае визирем когда-то,
Способный, но строптивый бей Троц-Лев,
Знаток Корана, пламенный оратор,
Навлекший на себя Хасдрая гнев

Тем, что в своем неимоверном чванстве
Сей муж внезапно объявил закон
О перманентном, вечном мусульманстве,
В чем очень горько ошибался он.

Вся жизнь, как воды Тигра, быстротечна,
Ничто недолговечно и, конечно,
Ничто не перманентно в мире, кроме

Того, что проповедует Хасдрай,
Судьба отступников нам хорошо знакома.
Запомни это, о, глупец. Прощай!

Народ был земледельческий, кустарный,
В стране царили голод и нужда.
Ей чужд был взлет строительства ударный.
Работы радость ей была чужда.

Когда ж пришел Хасдрай Великий к власти
И даровал стране своей завод,
Народ изведал истинное счастье,
Окунувшись стремглав в водоворот

Работы созидательной и мощной.
Трудился денно и трудился нощно
Пять, пять, еще раз и еще раз лет.

И каждый раз в честь каждой пятилетки
Трудящиеся взрослые и детки
Хасдраю посылали свой привет.

Как тяжела ты, шапка падишаха!
Все льстят в глаза, ругая за глаза.
Под маскою приверженца Аллаха
Великий визирь Буха-Рык-Мирза

Вдруг стал изменником, погряз в крамоле
И усомнившись в том, что шах велик,
Переворот подготовлял в подполье —
Владыкой захотел стать Буха-Рык.

Его судили. Самый мудрый кади
Страны магометанской возглавлял
Назначенный Хасдраем трибунал.

И Буха-Рык, с раскаяньем во взгляде
Сознался в преступленьях и заплакал.
Но все ж мерзавца посадили на кол.

Хотя прочнее всех престолов света
Тот, на котором сам Хасдрай сидит,
Впервые для потомков Магомета
Был проведен Хасдраем плебисцит,

Чтоб показать всем гнусным интриганам,
Завистникам, у коих зуб неймет,
Глупцам своим, гяурам чужестранным,
Кого воистину боготворит народ.

«Хасдрая в падишахи» — первый выбор,
«Хасдрая в шахи» — выбор был второй
И ликовал народ Хасдрая, ибо

Досель свободы он не знал такой!
Явились все без исключенья к урнам
Голосовать с энтузиазмом бурным.

Посредственный истории знаток,
И тот не сможет не понять, наверно,
Что осчастливил Запад и Восток
Хасдрай своим великим «мусинтерном».

Был мусульманский интернацьонал
Твореньем шаха искренно любимым.
В далеких странах он оберегал
Престиж Хасдрая и его режима.

Когда дела страны бывали скверны,
Иль знатный визирь попадал впросак,
Другим народам члены мусинтерна

Красноречиво объясняли, как
Всем подданным, не ведающим страха,
Живется, как за пазухой Аллаха.

Был у Хасдрая предок знаменитый
Абдул Четвертый, Грозный падишах,
Серьезный царь, но строгий и сердитый,
На правоверных наводивший страх.

К четвертованью визирей и кади
Он проявлял необычайный пыл,
И блага государственного ради
Он собственного отпрыска убил.

Но, по Хасдрая правильной оценке,
Не в этом суть, что был казнен в застенке
Строптивый визирь, клеветник иль тать,

А в попеченьи о стране усердном, —
И Грозного Абдула Милосердным
Хасдрай велел историкам назвать.

Из всех людей, стоявших близко к трону,
Любимцем падишаха был Халим,
Муж набожный и преданный Закону
И в Мекку постоянный пилигрим.

Правдивый, честный и нелицемерный,
Он был со всеми в обращении прост.
Хасдрай Халиму доверял всемерно
И дал ему ответственнейший пост.

Он бремя государственных забот
Без честолюбия, чуждый всякой лести,
Нес на своих плечах с великой честью,

И память до сих пор о нем живет
В сказаньях и в пословице народной:
«Живется под Халимом превосходно».