Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

– Папа, а ты всегда-всегда будешь меня любить?

– Да, всегда-всегда.

– И я всегда-всегда. А когда мы с тобой поженимся?

– Нам не надо жениться, сынок, мы же и так любим друг друга.

– Вот сейчас не поняла, – сказала жена.

О, боги. Трубадуры, менестрели и куртуазные маньеристы, помогите, пропадаю!

Мода прошла мимо меня. И не просто прошла – гневно посмотрела вслед. Если бы правила приличия позволяли, я бы выходил в свет, завернувшись в штору, как патриций.

У меня есть только одна слабость – обувь. Гуманитариям всегда не просто ходить по земле, поэтому обувь приобретает сакральное значение.

Однажды я купил в Америке кроссовки, свет очей моих. Я на них молился, это было чистое идолопоклонство. Начиная с того, что целый месяц после покупки я их не носил. Кроссовки стояли в шкафу на расчищенной специально для них полочке и сияли. Кроссовки были настолько хороши, что я всерьез подумывал развестись с женой и жениться на них. Жена что- то заподозрила и кроссовки возненавидела.

Она относилась к ним чересчур предвзято. Например, запрещала мне носить их с костюмом, ходить в них в душ и отмечать в ресторане день их покупки. Пока кроссовки выглядели похожими на кроссовки, они оставались в относительной безопасности. Но на шестой год кроссовки стали сдавать. Ничего серьезного – отклеилась подошва, а спереди вылезли два пальца, как у Волка в «Ну, погоди!». И тогда я впервые услышал от жены эти страшные слова:

– Я их выброшу.

Я сглупил, конечно. Еще тогда, сразу после покупки, мне нужно было отвести жену с моими кроссовками к семейному психологу, и мы бы все решили.

А теперь ей уже ничего не объяснить. Выбросить кроссовки. Это же все равно что выбросить старую собаку, прожившую у тебя много лет. Которая бегала с тобой по утрам (немного не про меня, но для жалостливого эффекта пусть будет), встречала у порога, виляя шнурками, даже когда ты изменял ей с ботинками, всегда была там, где ты ее накануне оставил.

Однажды я пришел домой и с порога все понял. Сердце заколотилось.

– Где кроссовки?

– Я предупреждала.

А я как раз накануне закрепил оторванную подошву скотчем. У нас были такие планы…

– Им же всего пять, – заламывал я руки, – что они видели в жизни?

Весь вечер я просматривал свои старые фотографии, на которых на мне были кроссовки. Я вспоминал места, куда мы ездили вместе. Конечно, я не рассказал жене о главной причине своей фрустрации – о Джордже. Так звали американского продавца в спортивном магазине, который мне эти кроссовки продал.

Он подошел ко мне ровно в тот момент, когда мы с моими будущими кроссовками переглядывались под романтическую музыку, звучащую только для нас двоих в моей голове. Продавец Джордж признался мне, что это его любимая модель и что он сам присматривается к ней уже несколько месяцев, но у него пока не хватает на нее денег. После этих слов Джорджа к ценнику словно прибавили нолик. Я вцепился в кроссовки и собирался купить их не глядя, утверждая, что мне подойдет абсолютно любой размер. Через десять минут я уже стоял в дверях магазина с заветной коробкой в руках, и мы с Джорджем обнимались. Он говорил красивые слова. Как мне потом рассказали знающие люди, продавцы в Америке – беспринципные профессионалы.

В свою первую ночь без кроссовок я спал неспокойно, метался по кровати. Мне казалось, что я и вовсе не спал, а только проваривался в какие-то черные дыры. Проснувшись, я обнаружил две вещи: одеяло, свернутое в трубочку, и кроссовки у кровати. Правда, скотча на них не было. Но подошва больше не болталась – ее пришили.

– А кто такой Джордж? – спрашивала жена.

Я гладил кроссовки и не отвечал.

– И почему во сне ты просил у него прощения? В чем ты его предал?

Я снова ничего не мог ответить жене, потому что в тот момент мысленно разговаривал с Джорджем:

– Не волнуйся, Джордж. Все-таки нам с тобой повезло. Нам повезло, что перед тем, как я нашел такие потрясающие кроссовки, я нашел такую потрясающую жену.

У каждого есть слепые пятна.

Это то место, где, по нашему мнению, в окружении цветущих садов гордо возвышается готический замок, а на самом деле – пустырь с колючками, по которому летает клочок газеты.

У меня таким слепым пятном всю жизнь был пунктик о том, что ссориться с девушками нужно исключительно в переписке. Никаких разговоров.

Скорее всего, это связано с моей нездоровой страстью к беллетристике. Для графомана нет ничего заманчивей, чем сочинять прямо поверх живого человека.