— Врачи пришли к согласию прописать мне полный покой, отсутствие умственного возбуждения, уклонение от резких физических нагрузок любой природы, — объявил Фремтон, который находился в состоянии широко распространенного заблуждения, что абсолютные незнакомцы и случайные знакомые умирают от желания услышать последние новости о лечении и немощах другого, их причинах и протекании. — По поводу диеты врачи не столь согласны, — продолжал он.
— Вот как? — сказала миссис Сэпплтон голосом, лишь в последний момент подавив зевок. Потов он вдруг просияла напряженным вниманием — но не к тому, что говорил Фремтон.
— Вот они, наконец! — воскликнула она. — Как раз к чаю, и не кажется, что они по уши в грязи!
Фремтон слегка вздрогнул и повернулся к племяннице, намереваясь выразить взглядом сочувственное понимание. Однако, ребенок смотрел в открытое окно с изумлением и ужасом в глазах. В холодном потрясении безымянного страха Фремтон повернулся на своем стуле и посмотрел в том же направлении.
В сгущающемся сумраке через лужайку к окну шли три фигуры, все несли под мышками ружья, один из них был дополнительно обременен белым плащом, висящем на плече. Близко к их ногам жался уставший коричневый спаниель. Они бесшумно приблизились к дому, а потом хриплый молодой голос запел из темноты: — Берти, почему ты скачешь?
Фремтон дико схватил свой стек и шляпу; дверь в холл, дорожка из гравия и входные ворота были смутно отмеченными этапами его панического отступления. Велосипедисту, едущему по дороге, пришлось врезаться в живую изгородь, чтобы избежать неминуемого столкновения.
— Вот и мы, дорогая, — сказал владелец белого макинтоша, входя в окно, — слегка грязные, но в основном сухие. Кто это выскочил, когда мы вошли?
— Весьма экстраординарный человек, мистер Наттель, — ответила миссис Сэпплтон, — говорил только о своих болезнях и унесся без слова прощания или извинения, когда вы появились. Можно подумать, что он увидел привидение.
— Мне кажется, это из-за спаниеля, — спокойно объяснила племянница, — он говорил мне, что боится собак. Как-то раз на кладбище где-то на берегах Ганга за ним охотилась стая одичавших собак и ему пришлось провести ночь в свежеотрытой могиле, когда эти твари рычали, хрипели и пускали слюну прямо над ним. Достаточно, чтобы расстроились нервы.
Ее коньком была романтика.
Стоял жаркий день, и в вагоне поезда было соответственно душно, а следующая остановка ожидалась лишь в Темплкомбе почти через час. Пассажирами купе были девочка, девочка поменьше и мальчик. Тетушка, присматривающая за детьми, занимала место в одном углу, а напротив сидел холостяк, с ними незнакомый, однако девочки и мальчик определенно неспроста сидели на его половине. И тетушка, и дети все время вели лаконичный и упорный диалог, вызывая впечатление домашней мухи, которая отказывается признать поражение. Большинство замечаний тетушки начинались словом «нельзя» а почти все реплики детей — словом «почему». Холостяк помалкивал.
— Нельзя, Сирил, нельзя, — воскликнула тетушка, когда мальчик начал шлепать по диванным подушкам, подымая тучу пыли при каждом ударе.
— Сядь и смотри в окно, — добавила она.
Ребенок неохотно подвинулся к окну. — Почему овец угоняют с поля? — спросил он.
— Наверное, их переводят на другое поле, где больше травы, — неуверенно сказала тетушка.
— На этом поле полно травы, — возразил мальчик, — здесь вообще ничего нет, кроме травы. Тетя, на этом поле полно травы.
— Наверное, на другом поле трава лучше, — беспомощно предложила тетушка.
— Почему лучше? — возник мгновенный и неизбежный вопрос.
— Ах, посмотри на этих коров! — воскликнула тетушка. Вдоль дороги почти на каждом поле стояли коровы, но она заговорила так, словно обращала внимание на диковину.
— Почему трава на другом поле лучше? — упорствовал Сирил.
Недовольное выражение на лице холостяка превратилось в хмурость. Он черствый, малосимпатичный человек, мысленно решила тетушка. Она была совершенно неспособна прийти к какому-нибудь удовлетворительному решению относительно травы на другом поле.
Меньшая девочка устроила вылазку в ином направлении, начав декламировать «По дороге в Мандалей». Она знала только первую строчку стихотворения, но использовала свое ограниченное знание самым полным образом. Она повторяла строку снова и снова мечтательным, но решительным и очень громким голосом, и холостяку казалось, что кто-то поспорил с нею, что она не сможет повторить строку вслух две тысячи раз без остановки. Тот, кто сделал на это ставку, похоже, проигрывал пари.
Читать дальше