Пэлэм Вудхауз - Знаменитый Собачий Университет Юкриджа

— Что?

— Собаки.

— Чумка?

— Нет. Хуже. Их зацапал домовладелец, в залог за чертову арендную плату. Украл мой основной капитал! Арестовал мои фонды! Загубил мой бизнес на корню. Слыхал ты когда-нибудь в жизни о таком негодяе? Да, знаю, я должен был вносить за проклятую аренду понедельно, и задолжал за шесть недель, но, бог ты мой! ведь нельзя же требовать от человека, у которого на руках огромное предприятие, чтобы он забивал себе голову этими мелочами, особенно когда он занят самым деликатным… да ладно… Я все объяснил старику Никерсону, но что толку!. Поэтому я и послал тебе телеграмму.

— А! — сказал я. И тут наступила краткая, многозначительная пауза.

— Я подумал… — медленно сказал Юкридж — что ты бы мог посоветовать, где бы мне перехватить немного денег.

Он говорил как бы отвлеченно, небрежным тоном, но поглядывал на меня со значением, и я виновато опустил глаза. Мои финансы в тот момент были, как всегда, расстроены — даже больше чем обычно, благодаря ошибочным расчетам в Кемптон-парке в прошлую субботу. Как ни крути, а приходилось пасовать. Я напряженно задумался. Нужно было что-то придумать — и поскорее.

— Джордж Таппер — воскликнул я на вершине озарения.

— Джордж Таппер? — как эхо повторил Юкридж, и сразу засиял. Его уныние растаяло, как туман под лучами солнца. — Ей богу, то что нужно! Удивительно, как я о нем не подумал. Конечно, Джордж Таппер! Добрый, великодушный Джордж Таппер, старый школьный друг. Ему это раз плюнуть, он потом и не вспомнит об этих деньгах. У них там в министерстве иностранных дел всегда водятся деньги — обязательно найдется десятка, а то и две, припрятанные в старый чулок. Нащипали понемногу из государственной казны. Мчись поскорее в город, дитя мое, на всех парах, поймай Таппи, напои его и вытяни из него двадцать фунтов. Настало время всем людям доброй воли прийти на помощь нашей партии.

Я был уверен, что Джордж Таппер нас не подведет — и он не подвел. Расстался с деньгами без звука — даже с каким-то воодушевлением. Джордж был как раз такой человек, который нам нужен. Мальчиком он писал чувствительные стихи для школьного журнала, а теперь все время собирает для кого-нибудь деньги по подписке на памятник или юбилейный адрес. Он выслушал меня с той серьезной, официальной миной, которую принято носить в министерстве иностранных дел, когда решаешь вопрос: объявить ли войну Швейцарии, или уж послать суровую ноту правительству Сан-Марино. Я и двух минут не говорил, как он уже потянулся за чековой книжкой. Печальная история Юкриджа, видимо, глубоко его тронула.

— Жаль. — сказал Джордж. — Значит, он дрессирует собак? Именно теперь, когда он занялся наконец настоящим делом, финансовые затруднения ставят под угрозу судьбу его предприятия! Мне это представляется несправедливым. Но наша помощь должна быть действенной. Заем на двадцать фунтов не способен устранить эту угрозу раз и навсегда.

— Заем? Боюсь, ты большой оптимист.

— Юкриджу необходим капитал.

— Он тоже так думает. А также Гуч, бакалейщик.

— Капитал, — твердо повторил Джордж Таппер, как будто доказывая что-то полномочному послу Великой Державы. — Каждое предприятие нуждается в начальном капитале. — он задумчиво нахмурился. — Но где нам взять капитал для Юкриджа?

— Ограбить банк.

Лицо Джорджа Таппера прояснилось.

— Нашел! — воскликнул он. — Сегодня же вечером я поеду в Уимблдон, и обращусь за помощью к его тётке.

— А ты не забыл, что Юкридж у нее пользуется таким же успехом, как холодные гренки с сыром?

— Возможно, их отношения временно охладели. Но если я изложу ей все факты, она должна понять, что Юкридж действительно пытается честно заработать на жизнь…

— Попробуй, если хочешь. Но я думаю, что она спустит на тебя попугая.

— Тут, разумеется, нужен дипломатичный подход. Пожалуй, тебе лучше не рассказывать Юкриджу о моих планах. Я не хотел бы возбуждать у него необоснованных ожиданий.

Следующим утром, подъезжая к станции Шипс Крэй, я увидел на платформе ярко- желтое пятно. Юкридж вышел меня встречать. С безоблачного неба лился солнечный свет, но простых солнечных лучей было мало, чтобы Стэнли Феншоу Юкридж скинул свой макинтош. Он был похож на ожившую горчичную кляксу.

Когда мой поезд подходил к станции, он стоял в торжественном одиночестве, пытаясь раскурить трубку. Выходя из вагона, я увидел, что к нему присоединился печального вида человек. Судя по его серьезному тону и неистовой жестикуляции, предмет разговора глубоко волновал печального человека. Красный, взмокший Юкридж затравленно озирался. Подходя, я услышал его рокочущий голос: