— Она меня заставила это носить. — уныло сказал он, показав головой в сторону магазина, и тут же застонал: воротничок врезался ему в шею.
Я попытался обратить его внимание к более радостным вещам. — Тебе сейчас, должно быть, неплохо живется. Джордж Таппер говорил, твоя тетка богата. Ты, верно, как сыр в масле катаешься.
— Да, кормят неплохо. — признал Юкридж. — Но жизнь у меня утомительная, старина.
— Почему ты ко мне не заходишь?
— Меня не выпускают по вечерам.
— Ну, тогда я к тебе зайду.
Юкридж бросил на меня из-под шляпы испуганный взгляд.
— И не думай, дитя мое! — серьёзно сказал он. — Даже не мечтай. Ты — мой лучший друг, и все такое, но мое положение в этом доме и без тебя не слишком прочное. Стоит им тебя увидеть — и от моего престижа пшик останется. Тётя Юлия скажет, что ты прожигатель жизни.
— Я не прожигатель.
— Ну, ты похож на прожигателя. У тебя фетровая шляпа и мягкий воротничок. Если ты не против, на твоем месте я бы сейчас уматывал, пока тетя Юлия не вышла из магазина. Прощай, дитя мое.
— Увы! — грустно бормотал я про себя, когда шел по Оксфорд-стрит. — Увы, преселися слава от Исраиля.
Я был маловером. Мне бы следовало лучше знать Юкриджа. Я должен был понять, что лондонский пригород не больше способен удержать этого великого человека, чем остров Эльба — Наполеона.
Однажды, входя в дом на Эбюри-стрит, где я тогда снимал две комнаты во втором этаже, я наткнулся на Баулза, домовладельца. Он стоял у подножья лестницы, словно к чему-то прислушиваясь.
— Добрый день, сэр. — сказал Баулз. — Вас ожидает какой-то господин. Мне кажется, он только что позвал меня.
— Кто это?
— Некий мистер Юкридж, сэр. Он…
Зычный голос прогремел сверху:
— Баулз, старина!
Баулз, как и все хозяева меблированных комнат в юго-западной части Лондона, был прежде дворецким. Подобно всем бывшим дворецким, его окружала особая аура величественного превосходства. Он был дородный, лысый старик с выпученными бледно-зелеными глазами. Эти глаза будто взвешивали меня на весах, каждый раз находя очень лёгким. "Гм. — говорил этот взгляд. — Молод — очень молод. Совсем не то, к чему я привык в лучших домах". А теперь я услышал, как этого почтенного вельможу назвали «стариной», да еще так громко. Все равно как если бы юный священник увидел, что его епископа похлопали по плечу. Я ощутил приближение хаоса. Но ответ Баулза заставил меня онеметь. Он звучал не просто любезно. В его тоне была даже какая-то дружеская фамильярность.
— Сэр? — проворковал Баулз.
— Принесите мне шесть костей и штопор.
— Сейчас, сэр.
Баулз удалился, а я кинулся вверх по лестнице, и распахнул дверь своей квартиры.
— Мать честная!
В гостиной бурлило море пекинских собачек. В дальнейшем их количество свелось к шести, но в тот первый момент мне показалось, что их там сотни. Куда ни глянь, повсюду таращились выпученные глаза и реяли пышные хвосты. А в середине, облокотившись о каминную полку, невозмутимо покуривал Юкридж.
— Привет, дитя мое! — он гостеприимно взмахнул рукой, словно приглашая меня располагаться и быть, как дома. — Ты как раз вовремя. Мне через пятнадцать минут нужно бежать на поезд. Молчать, шавки! — рявкнул он. Шесть пекинок, которые лаяли, не переставая, с тех пор как я вошел, вдруг замолкли посреди куплета. Юкридж, видимо, обладал магнетическим воздействием на всех животных, от экс- дворецких до пекинок. — Я уезжаю в Шипс Крей в графстве Кент. Снял там домик.
— Ты хочешь там поселиться?
— Да.
— А как же твоя тётя?
— А мы расстались. Жизнь сурова, и если я хочу преуспеть, я должен вертеться, а не сидеть в этом Уимблдонском курятнике.
— В этом что-то есть.
— Кроме того, она мне сказала, что мой вид ей противен и она больше никогда не желает меня видеть.
Догадаться о каком-то перевороте в жизни Юкриджа можно было с первого взгляда. На нём уже не было тех пышных, ласкающих взор одеяний, что он носил в прошлый раз. Он вернулся к доуимблдонскому костюму, оригинальному и неповторимому, как пишут в рекламных объявлениях. Поверх серых фланелевых брюк, куртки для игры в гольф и коричневого свитера он накинул, на манер королевской мантии, ярко-желтый макинтош. Воротничок отстегнулся, показывая два дюйма голой шеи. Прическа была в беспорядке, а на царственном носу сидело пенсне в стальной оправе, хитроумно притороченное к оттопыренным ушам проволокой от имбирного пива. Вид у него был мятежный и вызывающий.
Читать дальше