Виктор Суворов - Золотой эшелон

— Власть в стране нужна. Без нее анархия, разруха будет.

— А то ее сейчас нет! А то десять лет назад с голоду не бунтовали! А то эти, которым ты присягал, о чем другом думают, кроме как побольше золота за границу перевезти, да в какую страну потом смыться! Ты думаешь — им не все равно, что тут будет?

— Все это, Петрович, так. Однако обстоятельства есть. Если я в Москву контейнера не доставлю, то мою родную деревню артогнем накроют. По ошибке якобы. А у меня там…

— Постой, полковник! Ты же сказал, что мыло из контейнера сперли!

— То-то и оно…

— Так это ты решил идти сдаваться? И пытаться объяснить, что никакого секретного груза не было, мыло одно? Авось уж, если и прикончат, то только тебя одного?

— Там посмотрим, — ответил Зубров уклончиво. Петрович налил по стопке водки. Молча выпили. Закусили огурцом Марьиного посола.

— У меня к тебе, Петрович, просьба есть.

— В таком положении, как у тебя, не отказывают. Говори.

— Девчонка у меня в поезде. Молоденькая совсем. Делать ничего не умеет. Стало быть, тебе не ко двору. Сбереги ее, а?

— Небось беременная.

— Похоже на то.

— Не волнуйся. Хата у меня большая, поместимся.

— Уж я не знаю, как мне тебя и благодарить.

— Пустое это. Ладно, уже спать пора. Ты хоть и не малец, а я тебе на ночь сказку расскажу. Греческие мифы читал в детстве?

— Не довелось. Говорю тебе, Суворовское училище…

— Так слушай. Лет этак три тысячи тому назад одни греки с другими не поладили. Десять лет воевали, и никто никого одолеть не мог. А все дело было в том, чтоб столицу взять. Так что же они выдумали? Сколотили деревянного коня, да внутри весь гарнизон и спрятали. Подкатили к стенам столицы — вроде как прощальный подарок, вроде как пасут они. Те дурни обрадовались, в город коня закатили и давай праздновать. Тут греческий батальон повылазил, кто на пути был — перерезали, и открыл городские ворота. После этого пословица пошла: про дареного коня. А теперь пошли спать.

Поднялись на рассвете. Марья накормила всю ораву вареной картошкой. Петрович поехал с ними к эшелону за Оксаной.

К выпрыгнувшему из БДТ Зуброву подскочил плечистый капитан и доложил:

— Товарищ полковник, за время вашего отсутствия никаких происшествий не было.

— Отлично. Заправь БДТ до отказа. Уложи в него оружия на два отделения, чтоб деревню защищать. И горючего. Не жалей ничего. Выполняй.

— Есть.

Зубров с Петровичем влезли в командирский вагон. Оксана бросилась навстречу Зуброву, но смутилась, увидев незнакомого человека.

— Девочка моя. Это Петрович, познакомься. Собирайся быстренько. Ты поедешь с ним. Со мной в Москву сейчас нельзя. Не бойся, все будет хорошо.

Оксана, не говоря ни слова, ушла в купе. Чтоб не плакать — надо задержать дыхание и считать до двадцати. Это было самой важной наукой, которую она усвоила в школе. Зубров и Петрович закурили.

— Свидимся ли еще, Петрович?

— А вдруг и свидимся? Дуракам везет, знаешь? Приедешь ты за своей Оксаной, а у нее дитенок в пеленках брыкается. Заберешь обоих и поедешь в свою деревню. Хотя нет, не доедешь. Ты себе еще какую-нибудь мороку найдешь, чтоб уж точно не сносить головы.

— А ты б меня к себе в подмастерья взял?

— Нет, полковник. У тебя другая судьба, от этого не спрячешься.

— Спасибо тебе за все, Петрович. Хороший ты мужик. А деревню свою ты противотанковым рвом обкопай. На случай, если мне не повезет.

— А как же! Завтра выйду с лопатой до завтрака и, пока Марья яичницу жарит, — как раз и обойду всю околицу: пять метров ширины, два с половиной — глубины. Плевое дело!

— Ишь ты, устав знаешь! — рассмеялся Зубров. — А БДТ водить умеешь?

— Водил на переподготовке.

— Я тебе его оружием загрузил. По нынешним временам в хозяйстве пригодится.

— Спасибо тебе, Зубров.

— А раз ты противотанковый ров копать ленишься — я уж постараюсь, чтобы мне повезло.

Тут вышла Оксана с узелком в руках, и Зубров обнял ее, что-то шепча. Петрович отвернулся, обозревая линию горизонта.

— Витенька! Ты вернешься, правда? С тобой ничего не случится?

— Ну что со мной может случиться, маленькая? Я приеду за тобой. Будь спокойна. Если вдруг задержусь, а будет девочка — Оксаной назови. А мальчика — как хочешь.

— Витенька, мне страшно.

— Вот глупенькая. Петрович добрый, и жинка у него хорошая. Никто тебя не обидит. И Любка там будет, и Драч.

— Он поправится?

— Конечно. Врач сказал: две недели — и как огурчик. Девочка моя! Тебе нельзя плакать. Ребеночку вредно.