Джон Барт - Конец пути

— Да что вы говорите! — Пегги была искренне удивлена и разом обрадована. — А я ведь закончила именно УКВ. Боже, как же это было давно, даже вспомнить страшно! А сейчас преподаю английский, там же, в Вайкомико, в средней школе. Забавное совпадение, правда? Встретились два учителя английского языка!

Я согласился, что совпадение и в самом деле забавное, но больше всего мне хотелось допить «хайболл» и перейти к делу. Причем действовать надо было быстро, пока мы окончательно не отклонились от курса. В моем бумажном стаканчике осталось жидкости не больше чем на полдюйма: я опрокинул ее в рот, уронил стаканчик в корзину для мусора, подошел к кровати, на которой, опираясь на локоть, полулежал мой новоявленный коллега, — и обнял мисс Ранкин с некоторым даже пылом. Она тут же открыла рот и протолкнула язык между моими зубами. Глаза у нас у обоих были открыты, и я был рад истолковать сей факт символически. И пусть не будет ни ужимок, ни прыжков промеж учителей английского, — сказал я себе и без лишней суеты принялся расстегивать молнию на ее купальном костюме.

Мисс Ранкин как приморозило: она зажмурила глаза и сжала мне плечи, но противиться акту агрессии не стала. Молния уже разошлась чуть ниже талии, и я получил доступ к узкой полосе незагорелой кожи, но дальше без ее помощи было не обойтись.

— Пегги, давай мы снимем с тебя купальник, — предложил я. Это ее задело.

— Ты не слишком спешишь, а, Джейк?

— Послушай, Пег, мы уже не настолько молоды, чтобы прикидываться глупее, чем мы есть на самом деле.

Она чем-то булькнула во рту и, все еще держа меня за плечи, уперлась лбом мне в грудь.

— Значит, ты считаешь, что я уже слишком старая и не заслуживаю, чтобы ради меня делали глупости? — всхлипнула она. — Считаешь, что женщина в моем возрасте не может позволить себе быть скромной?

Слезы. Нет, сегодня все положительно сговорились тянуть из меня правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Зачем ты делаешь себе больно? — спросил я поверх ее волос у стоявшей на ночном столике бутылки виски.

— Это ты мне делаешь больно, — зарыдала мисс Ранкин, глядя мне прямо в глаза. — Ты просто из штанов выпрыгиваешь, чтобы дать мне понять, какое ты мне сделал одолжение, что подцепил между делом, но вот на то, чтобы хоть чуть-чуть побыть ласковым, твоих щедрот уже не хватает! — Она бросилась вниз лицом на подушку, правда не слишком резко, и закопалась в ней как могла. — Тебе же абсолютно плевать, умная я, или глупая, или какая там еще, ведь так? А я, может быть, даже интереснее тебя, потому что я немного старше! — Сей последний перл самобичевания, от которого у нее у самой на секунду перехватило дыхание, настолько ее разозлил, что она снова села и впилась в меня глазами.

— Мне очень жаль, — осторожно сказал я. И подумал, что, будь она даже талантлива, как, скажем, талантлива Беатрис Лилли, ради того чтобы лицезреть эдакое вот представление, клеить ее все равно было бы не обязательно: лучше пойти купить билет и посмотреть то же самое, но в театре.

— Тебе жаль, что потратил на меня время, ты это имеешь в виду! — возопила Пегги. — Одно то, что я вынуждена теперь защищаться, это низко с твоей стороны, низко!

На подушку. И тут же назад, к прямосидению.

— Да ты понимаешь вообще, что ты со мной сейчас сделал? Я сегодня последний день в Оушн-Сити. И за две недели ни одна живая душа со мной не заговорила, да что там, даже не посмотрела в мою сторону, кроме мерзкого какого-то старикашки. Ни одна собака. Женщины в моем возрасте выглядят развалинами, но я-то не выгляжу развалиной: я просто уже не ребенок, вот и все. И за душой, черт побери, у меня тоже кое-что есть! И вот в последний день появляешься ты и подбираешь меня, как ненужную вещь, просто от скуки, и обращаешься со мной как с последней шлюхой!

И она, конечно же, была права.

— Я мерзавец, — с готовностью согласился я и встал, чтобы уйти. Я мог бы добавить кое-какие детали к картине, нарисованной мисс Ранкин, но, надо отдать ей должное, на мир она смотрела трезво. И ошиблась она, по большому счету, только в самом начале, когда в ней шевельнулось чувство протеста и она сразу облекла его в слова. Игра, конечно, была безнадежно испорчена: я окончательно утвердил мисс Ранкин на роль Сорокалетней Дамочки Под Съем, и ей приходилось теперь, пусть с трудом, при моем-то дурацком настроении, но соответствовать; и мне дела не было до того непростого (и, вне всякого сомнения, интересного, ежели приглядеться) человеческого существа, каковым она была вне этой роли. Что ей следовало бы сделать, как мне казалось, учитывая, что хотели мы с ней друг от друга одного и того же, так это назначить меня на роль, которая тешила бы ее самолюбие, — ну, скажем. Свежего Но Туповатого Молодого Человека Чье Тело Ты Используешь Для Собственного Удовольствия Не Принимая Его Впрочем Всерьез, — и вот тогда мы могли бы взяться за дело по-настоящему, и никому бы не было больно. Чувство, которое я испытывал, при всей понятной разнице масштабов, было тем же самым чувством, которого трудно избежать, когда оператор на бензоколонке или водитель такси пускается рассказывать вам всю как есть свою жизнь; как правило и в особенности именно тогда, когда вы спешите или сильно не в духе, и хочется вам только одного: чтобы он был Самым Исполнительным Оператором На Бензоколонке или Самым Шустрым Водителем Такси. Вы, в собственных своих интересах, наделяете их на время новыми сущностями, вроде как беллетрист делает из человека Прекрасного Юного Поэта или Ревнивого Старого Мужа; и хотя вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что ни единая душа за всю историю человечества не могла быть только Исполнительным Оператором На Бензоколонке или Прекрасным Юным Поэтом, вы тем не менее готовы игнорировать все остальные, сколь угодно привлекательные, но не относящиеся к делу черты вашего персонажа — вы просто обязаны их игнорировать, если хотите сладить в конце концов с сюжетом или вовремя добраться в нужное вам место. Об этом, впрочем, позже, когда у нас речь пойдет о Мифотерапии. Сейчас довольно будет сказать: каждый из нас — своего рода завтруппой, и это едва ли не основная наша работа, и мудр тот, кто знает, что, распределяя роли, он искажает личности актеров и что делает он это совершенно произвольно; но еще мудрее тот, кто понимает: произвольность эта, вероятнее всего, неизбежна и даже по-своему необходима, если ты и вправду хочешь чего-то достичь.