Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе

— Как? — опешил мужчина.

— Да так… Сначала женился, а потом и бросил, — пояснил я.

— Ааа… как же та? — заморгал он.

— Которая?

— Ну та, что из окна… застукала.

— Хоо! Так это когда было! — сказал я. — Ту он еще раньше бросил.

— Дает! — восхищенно подпрыгнул мужчина. — Значит, холостой теперь?

— Зачем холостой, — сказал я. — Опять женился. Эта уже седьмая у него. Он ее с Алеутских островов привез…

— Kxa! — поперхнулся мужчина, расплескал пиво и начал торопливо промокать лужицу салфеткой.

— …куда его ссылали, — закончил я.

Мужчина прижал к груди мокрую салфетку и уставился на меня дикими глазами.

— Как ссылали? — прошептал он. — За что?

— Ну, за что их обычно ссылают, — пожал плечами я. — За литературный скандальчик. Ударил Тамбуринова… собранием сочинений…

— Своих? — спросил мужчина.

— Своих у него пока на собрание не хватает. Его же, тамбуриновскими, и ударил… Не признает, видите ли. Категорически.

— Надо же! — сказал мужчина. — Ну и ну! А ведь вот книжку его — недавно вышла — просматривал: все тихо-мирно.

— Тихо? — переспросил я. — Да вы как читали? Подряд, наверное? А вы попробуйте через строчки: первую, затем — третью и сразу девятую… потом — вторую, шестнадцатую, двадцать четвертую и восьмую.

— Вон оно, значит, что! — соображающе приподнял бровь мужчина. — То-то я гляжу — уж очень тихо. И слишком мирно. Даже не верится…

Через два дня я зашел в книжный магазин. Там шла энергичная торговля моим залежавшимся на прилавках сборником. Очередь волновалась. Особенно нервничали задние — боялись, что не достанется.

— Товарищ продавец! — умоляли они. — Выдавайте по книжке в одни руки!

— У этого, в шляпе, чек не берите — он не стоял!

— Как так — не стоял! — отбивался тот, что в шляпе. — Вот же я — за девушкой!

Тут он протиснулся к прилавку, лег на него животом и счастливым голосом сказал:

— Восемь экземпляров!

Я улыбнулся и тихо вышел из магазина.

Кажется, возле раздатчицы стоял Додя Розенфельд. Похоже, это он там телепался. Все телодвижения были Додины, и рост был Додин — примерно один метр девяносто восемь сантиметров, и щека его. Единственно что — лысина на Доде была чья-то посторонняя.

Пока будто бы Додя получал там, что ему причитается, и потом лавировал между столиками, выбирая место, я все наблюдал за ним и не заметил, как сам вплотную приблизился к окошечку кассы.

— Два с мясом, один с картошкой, — произнес вдруг стоящий впереди меня майор очень знакомым голосом.

«Господи! Да неужели же?..» — подумал я.

Майор между тем повернулся в профиль ко мне и оказался вылитым Валькой Данилушкиным.

— Простите, — тронул я его за погон. — Ваша фамилия не Дани…

— Ба! Кого я вижу! — закричал майор радостно.

— А я кого! — закричал тогда и я.

— Ты откуда взялся? — спросил майор Валька Данилушкин.

— Как это откуда, — радостно ответил я. — Ниоткуда. Я все время здесь и жил.

Тут дама, стоящая за мной, занервничала.

— Гражданин, вы берете или не берете? — сказала она. — Если брать — так берите, а не брать — так не берите!

— Что значит — не берите, — возразил я, — беру, конечно… Два с мясом, один с картошкой, пожалуйста.

Мы с Валькой Данилушкиным получили свои пирожки и пробрались с ними в уголок, за дальний столик.

— Ну и ну! — покрутил головой я. — Где ж ты пропадал эти годы?

— Да все тут, в штабе округа, — сказал Валька. — Как получил назначение, так все тут. Тебя-то, скажи, где носило?

— Меня-то? — переспросил я. — Собственно, где же меня носило… Да вот, ездил в Болгарию по турпутевке, два раза в Трускавце был, а так больше — никуда.

— Ясно, — кивнул Валька и указал надкушенным пирожком на мужчину в замшевой куртке. — А вон ту рыжую крысу ты не узнаешь?

— Неужели Федька Костромин? — спросил я, присмотревшись.

— Он, жаба, — подтвердил Валька. — Народный артист, представь себе.

— Уже народный?! — изумился я. — Ах ты, индюк! — и еще раз с любопытством взглянул на Федьку… Через два столика от него, обжигаясь, торопливо доглатывал пирожки — два с мясом, один с картошкой — человек, похожий на Додю Розенфельда.

— Кстати, Валя, — сказал я. — Ну-ка, глянь: этот длинный — вон он как раз очки салфеткой протирает — не Додька ли Розенфельд? Я смотрю, смотрю — вроде Додька, только лысина почему-то чужая.