Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе

От имени всего экипажа, дорогой товарищ редактор, прошу напечатать эти стихи в очередном номере вашей газеты. С горячим приветом Лев Макурчик».

Второе письмо предназначалось для редакции «Вечерней газеты»:

«Уважаемая редакция! Пишет Вам бывший преступник Лев Макурчик. В молодости я совершил много ошибок — воровал и грабил, за что был осужден нашим справедливым советским судом. Недавно я вышел из заключения полноправным гражданином. Первое время, конечно, тянуло на старую дорожку — воровать и грабить, но меня удержали от этого шага стихи, которыми я начал заниматься еще в исправительно-трудовой колонии.

Теперь вся моя жизнь и мое спасение — в поэзии, и если Вы не напечатаете данное стихотворение — боюсь, опять поверну на старую дорожку, т. е. начну воровать и грабить. С уважением Л. Макурчик».

Третье письмо Лев Казимирович написал в редакцию комсомольской газеты «Голос молодой Сибири».

«Дорогой «Голос» милой «Сибири!» Мне 16 лет, меня зовут Лев Макурчик. Месяц назад, 24 марта 1967 года, ко мне пришла первая любовь, но она оказалась подлой и теперь гуляет с Пашкой Губиным из четвертого подъезда. Я хотел повеситься, но вдруг написал вот эти стихи. Опубликуйте их в вашей газете, а если нет — то, наверное, повешусь. Гонорар слать по адресу: Глиноземная, 4, кв. 37, Макурчику Льву Казимировичу».

Примерно через полмесяца на Глиноземную, 4, кв. 37 пришло три письма. Из редакций областной и вечерней газет с плохо замаскированным испугом писали, что стихи будут опубликованы в ближайших литературных страничках, посвященных творчеству молодых поэтов. Только в «Голосе» не повезло. Ответ из комсомольской газеты состоял всего из двух слов: «Лучше повесьтесь. С приветом литконсультант Ю.Кубликов».

Лев Казимирович мстительно задышал, сказал: «Ах ты, сопляк!» — и немедленно переадресовал стихи в отзывчивую «Вечерку»:

«Дорогие товарищи! — написал он. — В ожидании Вашего ответа чуть было не свернул на прежнюю дорожку — т. е. воровство и грабеж. Но вот пришло письмо и временно удержало мою не окончательно исправившуюся руку. В связи с этим посылаю…» и так далее.

Спор разгорелся в самом начале. Отстаивая свое мнение, главный технолог Подпужнянский неосторожно сказал:

— И вообще, товарищи, думать надо! Мы — не обезьяны!

— Обезьяна тоже думает! — неожиданно взвился начальник отдела труда и зарплаты Осмомыслов. — Вы что думаете — она не думает?!

Подпужнянский тонко усмехнулся и ответил, что специально этой проблемой не занимался, а слова его надо понимать фигурально.

— Ах, фигурально! — ехидно сказал Осмомыслов. — Фигурально выражаются лирики, а инженеру Подпужнянскому следовало бы выражаться научно обоснованно.

И он в категорической форме потребовал ответить: думает обезьяна или не думает?

— Товарищи! — застучал карандашом о графин председатель. — Мы уклоняемся от задачи нашего совещания…

— Это Подпужнянский уклоняется! — перебил его Осмомыслов. — Уклоняется от принципиального разговора!

— Товарищ Осмомыслов, — укоризненно сказал экономист Девушкин. — Как не стыдно.

— Правильно! — закричали с «Камчатки» молодые специалисты Шуберт и Дранкин. — Пусть ответит!

Подпужнянский вспыхнул и обиженно сказал, что раз коллега Осмомыслов выдвинул сию гипотезу — пусть он ее и доказывает.

— А надо ли… — заикнулся было председатель.

— Верно! — крикнули Шуберт и Дранкин. — Пусть докажет!

— И докажу! — сказал Осмомыслов.

Он вылез на трибуну и начал популярно излагать школьный курс основ дарвинизма.

— Викентий Измаилович! — не выдеожал председатель. — Переходите ближе к существу — у нас совещание о рентабельности изделий.

— Мне истина дороже! — отрезал Осмомыслов. Тогда председатель, воспользовавшись паузой, объявил большой обеденный перерыв.

— Не убедили вы их, — сказал Осмомыслову Шуберт и побежал в буфет за пивом.

— Аргументов маловато, — на ходу подзюзюкнул Дранкин и устремился за Шубертом.

— Будут аргументы! — крикнул ему в спину Викентий Измаилович.

Весь обеденный перерыв он просидел в общественной библиотеке: читал литературу по естествознанию и периодическую печать.

Как только совещание возобновилось, Осмомыслов поднял руку:

— Есть сообщение!

— Я не даю вам слова! — поспешно сказал председатель.