Николай Самохин - Так близко, так далеко...

Мои враги — гвозди, собаки и мотоциклы.

Гвоздь может продырявить мне камеру — и тогда я немедленно из всадника превращусь в коновода. Откровенно говоря, такого со мной пока ещё не случалось. Что же касается камеры, то она и без участия гвоздей ведёт себя по-свински. Её хватает ровно на девятнадцать минут: семь минут на дорогу от дачного посёлка до магазина в деревне Верхние Пискуны, семь минут — на обратную дорогу и пять — на то, чтобы успеть купить в магазине хлеба, маргарина, рыбы, сахара, сметаны, дрожжей, манной крупы, колбасы любительской (если будет), подсолнечного масла, сигарет, говяжьей тушёнки (если будет), соли, лаврового листа, печенья и суповых наборов (если будут).

Стоит мне чуть-чуть перерасходовать лимит времени, как проклятая камера начинает стремительно дрябнуть, некоторое время я мужественно еду на ободах, но потом всё-таки спешиваюсь и беру своего мустанга за «рога».

Явление это совершенно непостижимое, таинственное. Дело в том, что камера цела. Я накачивал её до звона, запихивал в кадушку с водой, относил к протоке, бросал на отмель и топтал ногами. Ни единый пузырёк воздуха не просачивался наружу. Я вешал её на гвоздик в тени, оставлял на солнцепёке — камера держала часами.

Но стоило её поставить на место, накачать, сесть на велосипед и поехать — как всё повторялось сначала: девятнадцать минут — ни секунды меньше, ни секунды больше.

Я подозреваю, что камера просто заговорена.

Кем? От чего? И для чего?

Очевидно, для того, чтобы я не мог никуда уехать дальше деревни Верхние Пискуны.

А куда я могу уехать?

Ну, уеду я по бетонке до Научного городка. Оставлю велосипед возле знакомого подъезда, поднимусь в знакомую квартиру. Мне откроет дверь прелестно растрёпанная женщина в прелестном клеёнчатом фартуке, прелестно сбитой набок юбке, прелестных разъезжающихся шлёпанцах, с прелестной сигаретой «Шипка» в зубах. Раздвигая сохнущие пелёнки, проведёт на кухню, усадит на трёхногую табуретку и скажет:

— Сейчас я тебе кофе сварю. Хочешь кофе? Растворимый. А может, рюмочку? Или ты за рулём?

— Э-э! — махну рукой я. — За моим рулём дырку не проколют. Давай и рюмочку.

Мы будем сидеть на кухне, пить кофе, курить и разговаривать.

— Ну, как твой тиран? — бодро спрошу я. — Всё, небось, в Сан-Франциско?

— Мой тиран уже, небось, в Загребе, — в тон ответит она. — Или в Карловых Варах... Твоя-то узурпаторша как? Всё удобряет?

— Удобряем, удобряем, — солидно кивну я. — Вносим... То ли мочевину, то ли клейковину. Суперфосфат— само собой.

Потом я спрошу:

— Живешь-то как?

— Да что же, — взмахнув надо лбом руками, она подбросит лёгкие, свисающие пряди и улыбнётся. — Вот — как видишь... Ты-то как?

Да живу, — отвечу я. — Что мне сделается..,

Вот и всё. И всё грехи наши тяжкие.

Никуда я её не увезу, не заверну в попону и не переброшу через седло. Нет у меня седла, и везти мне её некуда,

Да она и не поедет со мной. Ну кто я такой? Рядовой редактор рядового периферийного издательства, А он кто? Ого-го! Он на международные симпозиумы ездит в году чаще, чем я в пивные хожу. Так что мы просто дружим. Мы не любовники, мы — кореша. Тихие, безвредные собутыльники, очень симпатичные друг другу.

И стоит ли из-за этого заговаривать камеру?

...Собак на моём пути значительно больше, чем гвоздей. Как только я сворачиваю с нашей дачной гравийки на центральную магистраль Пискунов улицу имени Дарвина, они бросаются на меня из всех подворотен и долго гонятся следом. Это вполне современные собаки, воспитанные в условиях наступления технического прогресса на пригородную деревню. Они давно не лают на машины, с рычанием проносящиеся по бетонке мимо Пискунов, мирно сосуществуют с мотоциклистами — с одной стороны, и коровами, козами, свиньями — с другой. А вот странное, бесшумное сооружение на двух жидких колёсах и странный ездок, в отличие от привычных мотонаездников подозрительно шевелящий ногами, вызывают в них недоумение и злобу.

Но нет худа без добра. На собаках я выигрываю драгоценную минуту. Они гонят меня, как зайца, от начала улицы почти до самого магазина. Дальше не их территория. Дальше территория автомобилей. Собаки считают, что сделали своё дело: выгнали меня под автомобили, как под ружья охотников.

Впрочем, сегодня собакам не до меня: на улице Дарвина играют свадьбу. По этому случаю улица пьяна— празднично и шумно.

Улица Дарвина, вообще, замечательная улица.