Николай Самохин - Так близко, так далеко...

Корова поворачивает одно ухо раструбом в сторону, прислушивается к чему-то в глубине леса. Вторым ухом, однако, продолжает караулить меня... Что она услышала там? Подозрительный шорох или знакомую поступь? А может, это мне предупреждение? Смотри, мол, здесь рядом ходит мой властелин, мой ревнивый рыцарь — он не любит, когда на меня подолгу пялятся.

Всё это длится какие-то секунды. Потом корова вздыхает, веточка спадает с её губ, она отворачивается от меня и уходит — полная достоинства и могучей грации. Вот как! Царь природы не страшен ей и не любопытен.

Дальше начинается вовсе уж сказка. Расступился вдруг лес — и возникла игрушечных размеров деревенька. Откуда она здесь? Чего начало или чего остаток? Может, для киносъёмок построена?.. Да нет. Деревенька скорее всё же остаток. Избы всамделишные, старые. Лопухи вдоль плетней. Настоящая курица квохчет возле лопухов, сзывая своё уже оперившееся потомство. Настоящий телёнок меланхолично прудит посреди улицы. Настоящий дед-лесовик — босой, в рубахе навыпуск — стоит, опершись на посох, смотрит сквозь меня бездумными, добела выцветшими глазами...

У меня слегка кружится голова. Такое впечатление, что я не на велосипеде сюда заехал, а прилетел на машине времени.

За деревней опять лес, полукилометровая полоска, а дальше, в новом просвете — большая земляничная поляна. Нет сил проехать мимо: так манят её красота и привольность!

Кладу велосипед у дороги и, сделав несколько шагов, навзничь валюсь в траву. Сладкий запах созревающей земляники обволакивает меня. Нежно щекочут шею травинки.

Я смотрю в начинающее густеть небо и вспоминаю стихи старинного своего товарища:

Вот и я раскинул руки по травушке... Только драки — как любительские, так и профессиональные — совсем не в стороне. Они вокруг, рядышком, под боком. В двух километрах слева по курсу, в белокаменных институтах Научного городка спорят о проблемах экологического равновесия академики. В трёх километрах справа по курсу рыбоохрана окружает хищников, выловивших с утра четырёх судаков и две нельмы, а за спиной рыбоохраны шумит ГЭС — главный обской браконьер. Позади — город. Из-под грязной рукавицы дымов холодно всматривается он в окрестности, прикидывая, где бы ещё разместить свалку.

Ну, а посредине я лежу. Да бродит где-то неподалеёку семейство лосей...

Что же будет с нами: со мной?., с ними? Что ждёт нас всех, столкнувшихся здесь лицом к лицу?..

А может быть, именно на этой скудной территории, которую мы так долго терзали отважной, но неумелой рукой, которая и землёй-то больше не называется, а пригородной зоной, дано нам сильнее, чем где-либо, ужаснуться содеянному? Ужаснуться и сказать: будь милостива, мать-природа! Прости нам былое небрежение и вынужденное супостатство. Прости и поверь блудным твоим, жестоким детям. Дай срок: мы окончательно приручим наших железных зверей, научимся предпочитать бездушной их временности твоё живое постоянство. Уже и теперь они служат тебе. Мы приезжаем из городов на вонючих своих автомобилях, но везём в багажниках не динамит, а удобрения и саженцы.

Поверьте нам, птицы, рыбы, зверьё! Нам нельзя без вас. Ведь не зря же мы — загипнотизированные телевизорами, порабощенные машинами — бежим и бежим из каменных наших джунглей — посмотреться в зеркало природы: в цветы её и деревья, в травы и воды, в трогательные комочки тёплой земли...