Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе

— Институты…

— Миллионный город…

— На каждом углу газвода… Честное слово.

Профессор глянул на нас с досадой. Загорелый молодой человек приложил палец к губам. И все отвернулись.

Я помолчал немного и осторожно кашлянул:

— Конечно, случаются иногда… похолодания.

— Градусов до сорока пяти, — пискнула Милка.

— Запуржит, заметелит, — зловеще сказал я. — Тайга — закон…

— Вечная мерзлота, — осмелела Милка. — На двадцать пять метров в глубину.

Компания зашевелилась. Профессор отставил жаркие страны и сказал:

— Ну-ну… Любопытно.

Молодой человек махнул какой-то парочке и спросил:

— Вы откуда?

— Из Майкопа, — ответили те.

— Садитесь, — сказал наш импресарио. — Послушайте, что люди говорят.

…На следующий день мы появились на пляже независимые и многозначительные, как индейцы. Профессор на прежнем месте врал про свою Аргентину.

— Это что! — нахально сказал я, оттирая его плечом. — Вот у нас в Сибири — глушь, дикость!

— Только сядешь чай пить, а он в окно лезет, — бросила Милка.

— Кто? — истекая любопытством, застонали бывшие слушатели профессора.

— Медведь, конечно, — сказал я. — Белый. Это если утром. А к вечеру бурые начинают попадаться. Бывает, так и не дадут чаю попить.

Только я устроился на тахте в руках с журналом «Для дома, для быта», как знакомый женский голос из радиоприемника сказал: «Начинаем передачу «Это вам, романтики!» И знакомый баритон мягко и вместе с тем тревожно запел:

Тахта подо мной неуютно заскрипела. Я встал и прошелся по комнате: от окна к двери и обратно. За окном ТУ-104 аккуратно прострочил голубое небо белой ниткой.

прокомментировал этот факт баритон.

Под крылом самолета, а вернее под расплывшейся строчкой, ни о чем не пели чахлые тополя, магазин «Бакалея-гастрономия» и районный штаб народной дружины по охране общественного порядка.

Я вздохнул и отвернулся.

«Ха-ха! Радоваться надо! — мысленно сказал я. — Приди она на вокзал, ты бы далеко не упрыгал! Будь уверен!..»

Я прикрутил радио и вышел за сигаретами.

Когда я вернулся, жена была уже дома.

— Тише! — сказала она и кивнула на радио. — Очень интересная передача — «Для тех, кто в пути».

пел на этот раз женский голос.

«Эх, живут люди! — подумал я, с омерзением ступая по ковровой дорожке. — Он геолог, она геолог. Тропы, перевалы, буреломы… Солнцу и ветру брат… А тут! Сам — технолог, жена — филолог…». Я посмотрел на жену. Она, как ни в чем не бывало, стряпала пельмени.

— Опять эти пельмени! — завопил я. — Когда ты расстанешься со своим мещанством?!

— Господи! — сказала жена, уронив руки. — Чем же тебя кормить?

— Сухарями! — топнул ногой я. — Рыбными консервами! Печеной картошкой!

— Слушайте нас ежедневно с восемнадцати до двадцати часов, — вмешалось радио…

— …Здравствуйте, товарищи! — сказало оно утром. — Начинаем урок гимнастики… — Первое упражнение — бег на месте. Раз, два, три, четыре!..

Я бежал и прислушивался к сопроводительной музыке.

выговаривало пианино.

«Ну да, — горько думал я. — Она там шумит, поет, а я здесь… Бег на месте. Тьфу!»

Во время обеденного перерыва ко мне подошел Блов.

— А диванчик тот — помнишь? — я вчера купил, — похвастался он.

— Диванчик? — сардонически сказал я. — Диванчик-одуванчик? Пташечки-канареечки? О люди!.. И сказок про вас не напишут, и песен про вас не споют!..

— А про вас споют? — обиженно спросил Блов. «Верно, — думал я, шагая в столовую. — Конечно, он прав. И про нас не споют».

Между первым и вторым блюдами динамик на стене осипшим голосом сказал: «Начинаем передачу «Шуми, тайга».

Народный судья хотел примирить нас с женой. Но я посмотрел на него с глубоким отвращением и сказал:

— А вы на земле проживете, как черви слепые живут!

Это и решило исход дела.

Нас развели.

Через месяц я сидел в дремучей тайге у костра.