Гепатитий.Моя пьеса, моя пьеса! (Вслед хору.) Вы куда?
Царь.Лично я пошел звонить моему агенту, Солу Мишкину. Он всегда что-нибудь придумает.
Гепатитий.Я написал очень глубокую пьесу. Я вложил в нее серьезный посыл. Если мы не сыграем до конца, он не дойдет до зрителей.
Женщина.Театр создан для развлечения. Знаешь старую поговорку? Хочешь послать – сходи на почту.
Почтальон. (въезжает на велосипеде) Телеграмма зрителям. Авторский посыл.
Диабетий.Кто это такой?
Почтальон. (спешивается, поет) «Хэппи бёрсдэй ту ю…» и так далее.
Гепатитий.Но это не мой посыл!
Почтальон. (читает телеграмму) Прошу прощения. Вот ваш. «Скорбим потерей Зевса Тчк Полагайтесь на себя Тчк» Подписано: «Бильярдная компания „Гурвиц и сыновья“».
Диабетий.А что? Чего не бывает! Я вот теперь даже стал героем.
Дорис.А я теперь знаю, что когда-нибудь обязательно испытаю оргазм. Я верю в это!
Почтальон. (читает дальше) «Дорис Левайн обязательно испытает оргазм Тчк Если очень захочет Тчк» (Обнимает Дорис.)
Дорис.Тчк, тчк!
В глубине сцены появляется здоровенный детина.
Стенли.Стелла! Стелла!
Гепатитий.Всё, реальности больше не существует. Абсолютно никакой!
По сцене, преследуя Бланш, пробегает Гручо Маркс. Из-за кулисы выходит врач, быстро закуривает.
Дорис.Доктор?..
Врач.Дали камфару. (Делает две затяжки и стремительно уходит.)
В зале поднимается мужчина.
Мужчина.Ну, если теперь все возможно, я поехал к себе в Форест-Хиллз! Довольно! Хватит батрачить на Уолл-стрит! Пропадите вы пропадом со своим Доу-Джонсом! (Бросается на соседку, срывает с нее кофточку, гонится за ней по проходу. По желанию может бросаться на билетершу.)
Гепатитий.Моя пьеса…
Все покидают сцену, кроме главных героев, актера и автора.
Моя пьеса…
Диабетий.Пьеса хорошая. Единственно что – не хватило финала.
Гепатитий.Но что все это значило?
Диабетий.Ничего. Совсем ничего.
Гепатитий.В каком смысле?
Диабетий.Никакого смысла. Многоточие.
Гепатитий.В финале.
Диабетий.Ну да. О чем мы говорим? Мы же говорим о финале.
Гепатитий.Мы каждый раз говорим о финале.
Диабетий.Потому что он не оставляет надежды.
Гепатитий.Ну… я допускаю, что он не вполне убедителен.
Диабетий.Неубедителен? Он неправдоподобен! А штука в том, что пьесу надо сочинять с конца. Делаешь сильный финал и потом идешь к началу.
Гепатитий.Пробовал. Получилась пьеса без начала.
Диабетий.Ну, это уже абсурд.
Гепатитий.Абсурд? Что значит абсурд?
Затемнение.
Бриссо спал на спине. Угрюмая громада живота, застывшая на губах улыбка – в лунном свете казалось, это не человек, а что-то неживое, неодушевленное, бессмысленное – вроде футбольного мяча или двух билетов в оперу. А через мгновение, когда Бриссо повернулся и тени легли иначе, он стал точь-в-точь похож на сервиз столового серебра из двадцати семи предметов, включая супницу и салатник.
«Он спит и видит сны, – думал Клоке, глядя на спящего и сжимая в руке пистолет. – Он видит сны, а я существую в действительности.»
Клоке ненавидел действительность, но сознавал, что больше негде рассчитывать на хорошую отбивную.
Никогда прежде ему не приходилось убивать человека. Был случай – он пристрелил бешеного пса, но сначала получил заключение от консилиума психиатров, что животное безумно. (Пес попытался откусить Клоке нос и стал безостановочно смеяться. Диагностировали маниакально-депрессивный психоз.)
Спящему снилось, что солнечным утром он бежит по пляжу навстречу мамочке, она плачет и протягивает руки, радость переполняет Бриссо, но когда он пытается обнять седую женщину, она превращается в двойную порцию ванильного мороженого.
Бриссо застонал, и Клоке опустил пистолет. Два часа назад он проник сюда через окно и с тех пор стоял над спящим, не в силах нажать на спусковой крючок. Один раз он уже было взвёл курок и вставил дуло в правое ухо Бриссо. Но тут послышались шаги, и Клоке отпрянул в тень между бюро и комодом.
Вошла мадам Бриссо в цветастом халате. Она зажгла ночник и заметила пистолет, торчащий из уха супруга. Вздохнув совсем по-матерински, мадам Бриссо осторожно вынула пистолет и положила под подушку. Потом поправила сбившееся одеяло, потушила ночник и ушла.
Читать дальше