Ричард Хукер - MASH

— Я уже здесь, — отозвался Ужасный Джон.

— Хорошо, — сказал Ястреб, — давай ему наркоз, и трубку вставь, если сможешь. У него сонная артерия разорвана, а он так дергается, что я ничего делать не могу. Нету времени на предоперационную возню.

— Мама! Мама! — орал пациент, — я умираю!

— Не дергайся, — сказал Ястреб, — иначе гарантировано умрешь.

Ужасный Джон сделан надрез и попал в вену. Он начал переливание, затем ввел Пентотал и кураре, вставил внутритрахейную трубку. Положение оставалось напряженным. Хотя пациент и получил свою дозу наркоза, Ястребу еще предстояло как можно скорее пережать сонную артерию.

— Зови на помощь, — приказал он Громиле МакКарти. — Я буду продолжать держать пальцем, иначе мы его потеряем. Я не могу ни отпустить артерию, ни зажимать ее одной рукой.

Но он попытался. Схватив скальпель левой рукой, он расширил рану вокруг своего грязного указательного пальца правой, который должен был оставаться в ране. Затем он попробовал просунуть туда зажим Келли и пережать артерию, но это ему не удалось. Тогда он взял ретрактор и, удерживая его левой рукой, добился хотя бы более легкого доступа вглубь раны. Ему срочно нужна была помощь.

— Слушай, Ужас, — обратился он к Ужасному Джону, и без того занятому анестезией и переливанием крови, — возьми-ка зажим Келли, проведи его вдоль моего пальца с той стороны, с которой ты стоишь и зажми… Тогда мы эту заразу остановим…

Ужас сделал так, как ему велели. Засунув зажим вглубь раны, он открыл его как можно шире. Чувствуя, что зажим охватывает что-то довольно крупное, он с силой захлопнул его, крича «Вот она, попалась!».

Увы. Ему попался конец пальца Ястреба. Рефлексивно Ястреб отдернул руку. Вновь хлынула кровь. Ястреб бросился обратно к ране и заткнул отверстие, но уже левой рукой. В конце концов ему удалось зажать артерию.

— Отбой тревоги, — сказал он Громиле МакКарти и хирургу другой смены, спешившим к нему, — но Профессора все равно веди.

Большинство хирургов набиралось опыту в лечении артериальных травм прямо на месте, но все равно они в этом деле еще были новичками. Потому Армия направила в Корею с лекциями профессора сосудистой хирургии из Вашингтонской клиники Уолтера Рида. К счастью, в тот момент он оказался в Двойном-неразбавленном, чем выручил и пациента, и Ястреба.

Ловец Джон, между тем, был по локти в чьей-то груди, а Дюк разбирался с несколькими футами тонкой кишки совершенно теперь не нужной её владельцу. Ястреб вернулся в предоперационную, где распоряжался теперь подполковник Блэйк.

— Какой счёт? — спросил Ястреб.

— По серьезному пациенту на каждом столе, еще десять тяжелых ранений на очереди, и около тридцати тех, которые могут подождать пока тут затихнет.

— Кто готов?

— Вон тот вон, — указал пальцем Генри.

«Вон тем вон» оказался очень черный негр — один из эфиопских вкладов в войска ООН. Ястреб заштопал печень и кишечник как раз к тому моменту, когда понадобилось ассистировать Ловцу Джону в операции над очередной грудью. От Ловца он перешел к Дюку, чтобы помочь вынуть почку и часть толстой кишки, принадлежавшие ранее капралу Иену МакГрегору.

— А этот какого сорта? — спросил Ястреб Дюка.

— Ты эт-та, что, не видишь что оперируешь представителя Канадской Легкой Пехоты Принцессы Патрисии?

— У, высший сорт, — ответил Ястреб.

Так они справлялись день за днем. Как только один из них заканчивал работу на своем столе, он шел помогать другому, пока ему не приносили собственного пациента. Получив от подполковника Блэйка краткие наставления, хирург начинал делать все, на что способен. Когда последние из тяжелых случаев были распределены, освободившиеся хирурги начинали работать над менее серьезными случаями: вынимать осколки из ран конечностей. Иногда попадались трещины в костях, иногда было необходимо отрезать палец на ноге или руке, или даже ампутировать ступни или руки. Но все равно — случаи эти намного легче всего того, что они уже сделали. Все это время они и все вокруг со страхом прислушивались: не появится ли шестичасовой вертолет.

Шестичасовых вертолетов — будь то утром или вечером — боялись все, так как сам факт, что пилот рискует лететь в полусумеречном утреннем или вечернем небе означало, что в его носилках лежат тяжелораненые солдаты. Так что дважды в день — на рассвете и на закате, когда часы приближались к шести, все в лагере — сестры, санитары, хирурги, повара, и в особенности подполковник Блэйк тщательно прислушивались. В это время Великого Потопа слышался не один шестичасовой вертолет, а целых три или четыре.